Диппи кивнул.

– Как же, видал. И где он сейчас, тоже знаю.

– Да ну? И где?

Карманник принял деловой вид и выразительно потер большим пальцем об указательный.

– А мне что с того?

– А тебе с того Фелспар, – ответил Джим. – За которого ты мне до сих пор должен, не забыл?

Фелспаром звали коня, который выиграл двадцать к одному и принес им обоим весьма симпатичную сумму. Джиму на него дал наводку знакомый жокей.

Диппи философски кивнул.

– Что ж, справедливо. В Ламбете он. Грязное местечко, называется «Алленов двор». Держит его старая жирная ирландская корова по имени миссис Муни. Я его встретил прошлой ночью – узнал, потому что видал как-то раз в мюзик-холле «Гетти». А тебе он на кой?

– На той, что часы спёр. Но он не твоего уровня, Диппи, не бойся, конкуренции не составит.

– А. Ладно. Только ты меня сегодня не видал, усек? А я – его. Мне о себе думать надо.

– О чем речь, Диппи, – добродушно согласился Джим. – Еще пинту?

Но Диппи покачал головой: он не мог себе позволить слишком долго торчать в одном пабе – по профессиональным причинам. Допив то, что оставалось в кружке, он смылся. Пофлиртовав для порядка пару минут с барменшей, его примеру последовал и Джим.

Дом миссис Муни оказался нелепой, вонючей и шаткой хибарой. От перспективы развалиться его удерживало только то, что разваливаться, собственно, было негде. Скудный свет, достигавший дна этого колодца с улицы и из тусклых окошек дома, свидетельствовал, что это место почти ничем не отличается от выгребной ямы. Это прискорбное обстоятельство совершенно не беспокоило рыжеволосое босоногое дитя, сидевшее на пороге и игравшее с куклой: в данный момент оно учило куклу хорошим манерам, молотя ее головой о камень, и одновременно поджаривало кусок селедки на лампе-коптилке.

– Миссис Муни дома? – вежливо поинтересовался Джим.

Девочка поглядела вверх, оскалилась, и он ощутил безотчетное желание применить к ней ту же методику, которую она с таким успехом отрабатывала на кукле.

– Я спрашиваю, дома ли миссис Муни, крысеныш?

Девочка слегка заинтересовалась.

– А шарманку ты хде просеял? – осведомилась она. – Красный жилет хде? И жестянка?

Джим взял себя в руки.

– Слышь, морковка, позови-ка мать, а не то я тебе такого тумака отвешу – до Рождества не встанешь!

Негодница вытащила изо рта кусок рыбы и заверещала:

– Тетя Мэри! – после чего сунула рыбу обратно в рот и стала презрительно наблюдать за Джимом, который переминался с ноги на ногу, стараясь отыскать хоть одно сухое местечко в этой клоаке.

– Пляшешь? Ну, пляши, пляши.

Джим зарычал и хотел и правда наподдать паршивке, но тут в дверях появилась могучая бабища, заслонив неяркий свет, лившийся изнутри дома. До Джима докатилась волна такого же могучего запаха, основным ингредиентом которого был джин.

– Х-х-хто тут? – спросила она.

– Я ищу Маккиннона, – закинул удочку Джим.

– Никохда про такого не слыхала.

– Шотландец, тощий, глаза темные. Мне сказали, он тут уже два дня. Фокусы показывает.

– На кой он тебе?

– Так он здесь или нет?

Несколько секунд хозяйка мучительно раздумывала.

– Нету его, – решила она наконец. – И никто его тут не видел. Вопще.

– Стало быть, как заскочит, передай, что Джим Тейлор заходил. Усекла?

– Говорю ж, нету его тут.

– Понятное дело, нет. Я и не думал, что застану его. Но если придет, скажи, что я заглядывал. Лады?

Она еще немного подумала, а потом скрылась в доме, больше ничего не сказав.

– Пьянь подзаборная, – сказала ей вслед девчонка.

– Манеры у тебя ни к черту, – сурово сказал Джим. – Так говорить о тех, кто старше и лучше тебя…

Девочка снова вытащила изо рта рыбу, уставилась на Джима, а потом разразилась потоком такой отборной, грязной, богатой, крутой и сочной лексики, какой Джим в жизни не слышал. Извержение длилось без перерыва и повторов добрых две с половиной минуты. В нем сам гость, его поведение, предки, одежда и склад ума крайне неблагоприятным образом сравнивались с различными частями его тела, тел других людей, тел некоторых животных, с ароматом испорченной и непригодной в пищу рыбы, с фурункулами, с кишечными ветрами и парой десятков других неприятных явлений природы. Джим был совершенно обезоружен, а такое случалось нечасто.

Он сунул руку в карман.

– Вот, – сказал он, протягивая ей шестипенсовик. – На. Ты прямо виртуоз. Никогда ничего подобного не встречал.

Она взяла монетку, и тут же отправилась в недолгий полет, окончившийся в грязи: Джим таки отвесил ей обещанного тумака.

– А вот соображать можно бы и получше, тупица. Пока!

В нескольких словах она объяснила, куда ему следует пойти и что там сделать, и добавила:

– А парня ты упустил. Он только что ушел. Она ему сказала, что ты тут. И кто после этого тупица?

Хохоча, как ведьма, и разбрызгивая помои, она убежала за угол дома.

Ругаясь на чем свет стоит, Джим ринулся в дом. Единственным источником света служила свеча, стоявшая на хлипком столике. Он схватил ее, заслонил пламя рукой и помчался вверх по узкой лестнице. Встретившие его ароматы не поддавались никакому описанию – даже силами его юной знакомой. И как разборчивый Маккиннон это выносил? Дом внутри представлял собой настоящий лабиринт. Какие-то рожи пялились на него из мрака: умудренные жизнью, будто старые крысы; грязные, зверские – все двери стояли нараспашку или вовсе отсутствовали. За рваными кусками дерюги скрывались целые семьи, по шесть, семь, восемь или больше человек – они спали, ели или просто валялись… если вообще были живы.

И никакого Маккиннона. Жуткая бабища, прижимая к груди бутылку джина, словно младенца, сидела на площадке, уже не способная шевелиться. Джим пробрался мимо нее в последнюю комнату – та оказалась пуста.

Бабища сипло захохотала.

– Куда он ушел? – рявкнул Джим.

– На улицу, – ответила она и засипела еще сильнее.

Джиму очень хотелось как следует ей наподдать. Но он молча протолкался обратно и выскочил из дома.

Во дворе было темно – темнее прежнего, потому что свечу он задул. В доме за его спиной все было тихо. Девчонка испарилась.

По спине у него побежали мурашки.

Во тьме был кто-то еще. Джим это точно знал, хотя ничего не видел и не слышал. Все чувства у него встали дыбом. Он стоял неподвижно, проклиная собственную глупость, и медленно, очень медленно опускал руку в карман, где держал латунный кастет, – с ним он никогда не расставался.