Черт бы их всех побрал. Тебе дают в качестве образца рисунок, к которому непонятно как подступиться, приказывают сделать все за две недели, ты пытаешься изловчиться, из кожи вон лезешь, заканчиваешь памятник к назначенному дню, а платить тебе раньше следующего года не собираются, и вот тебе на, оказывается, он хоть и выразительный, но грубоватый. Твою мать!

Ориол Фонтельес, облаченный в летнюю униформу, ответил на сию филиппику каменотеса легким кивком и посмотрел на сеньора Таргу, который, в свою очередь, внимательно наблюдал за ним. Он что, следит за мной? Изучает меня? В этот момент оратор объявил, что силы правопорядка заметно преуспели в установлении контроля над всей горной местностью и в скором времени в Сорте наконец на постоянной основе разместится отряд Гражданской гвардии, дабы защитить лояльных подданных от террора неподконтрольных бандитских группировок с гор (которых на самом деле, конечно, не существует) и заодно вселить страх в сердца всех нелояльных к режиму граждан, которые, как бы они ни скрывали свою нелояльность, известны наперечет. Ибо Бог все видит и Бог с нами. Остальные оркестранты вторили ему мягким перезвоном маракасов и улыбками от уха до уха, а солист-трубач ощупывал распухшие от мощи сольной партии уста, продувал безмолвный инструмент, который выплевывал скопившуюся слюну, и облизывал губы, готовый возобновить исполнение пьесы.

– Не оборачивайся. Лейтенант Марко ждет тебя сегодня ночью. В полночь. Это важно. – Ориол инстинктивно повернул голову. Незнакомец, голос натужный, но негромкий. – Я же сказал, не оборачивайся! Это важно.

Тем временем шеф местного отделения движения в той же тональности соль мажор продолжал бродить по теологическим дебрям, а мать семейства Вентура говорила себе Боже мой, почему у меня нет сил принести спрятанный под одеждой кухонный нож и вонзить его в самое сердце всем этим людям, Боже правый, ну почему у меня нет сил это сделать? И она продолжала стоять в дальнем углу, отведенном для жителей Торены, глядя прямо перед собой, в глубь своего горя.

Ориол собирался сказать, что не знает, сможет ли он прийти в полночь, потому что… но дыхание, обжигавшее ему затылок, вдруг исчезло. Тогда он обернулся. Позади него стояли две пожилые сеньоры, ни лицом, ни голосом не походившие на маки. Он воспользовался ситуацией, чтобы бросить взгляд на балкон, и, пока глава местного отделения партии со вздувшейся от длительного дудения в дуду веной на шее писклявым голоском завершал свою пламенную речь, взгляды тайных любовников скрестились, подобно шпагам. Как-то после банкета по случаю празднования какой-то победы, произнося очередную речь во время распития кофе и выкуривания сигары со смоченным в коньяке кончиком, нынешний солист произнес те же слова, что и сейчас: Бог с нами. И под воздействием эйфории от процесса переваривания восхитительных яств добавил и, если будет необходимо, мы найдем способ сделать так, чтобы он нас никогда не оставил, поскольку все в этом мире имеет свою цену, товарищи. Сегодня, перед пятьюдесятью девятью процентами местного населения, он все же не решился намекнуть на Божеский подкуп; завершая торжественный акт, он ограничился тем, что упомянул царящий в Европе хаос, маразм войны, от которого нас спас каудильо, и повторил, что Бог все видит и Он с нами. Завершающим аккордом проникновенного выступления был не аминь, а привычные воззвания, проскандированные пламенным хором двенадцати апостолов (теноровый саксофон пожелал долгих лет жизни диктатору, кларнет повторил лозунг, а ударные завершили опус пожеланиями прогресса и процветания Отечеству); воззвания были горячо поддержаны группой Мингета из Риалба и ратифицированы робким и невнятным бормотанием пятидесяти девяти процентов. Те же, кто не дул в дуду Мингета и Бирулес, подумали Элои! Элои! ламма савахфани, хотя никто в тех печальных пиренейских долинах не владел арамейским языком.

Грациозным движением, напоминающим пас тореро, гражданский губернатор и глава местной организации движения, обладатель высокого фальцета, сбросил красно-желтое покрывало, и взору присутствующих открылся памятник, который Пере Серральяк тут же принялся осматривать профессиональным взглядом, не слыша фанфаронад, провозглашаемых участниками апостольского ансамбля, громогласно выкрикивавшими их своими закаленными в боевых схватках голосами; один за другим были перечислены имена всех мучеников, которые выгравировал на камне Серральяк-каменотес. Не знаю… на мой вкус, верхняя часть плиты слишком выступает вперед, а буквы в третьей строке слишком скучены; но в общем и целом вполне ничего себе для такого памятника. И тут он услышал имя глубокоуважаемого сеньора дона Анселма Вилабру Брагулата и дона Хосе Вилабру Рамиса, последних из алфавитного списка павших за Бога и Отечество. Их имена надтреснутым голосом прочел сеньор Валенти Тарга, и все сообщество верноподданных ответило они с нами. Закончив чтение, Валенти посмотрел на балкон и встретился взглядом с Элизендой, которая стояла, вцепившись руками в балконные перила, и незаметно кивнула в ответ на приватное выражение преданности со стороны своего Гоэля.

Торжественный акт завершил лицомксолнцу, после чего присутствующие стали беспокойно переглядываться, поскольку еще до начала мероприятия прошел слух, что маки планировали нанести по городку бомбовые удары, чтобы помешать церемонии и до смерти перепугать собравшийся в полном составе ансамбль верных слуг режима, и все боялись, что и им тоже достанется. Теперь же бóльшая часть пятидесяти девяти процентов облегченно вздохнула, кто-то беззвучно выругался, кто-то пытался унять дрожь в ногах, и постепенно толпа начала рассеиваться, стараясь не упускать из виду грузовик, который должен был отвезти их домой.

Из Торены в Сорт было доставлено двадцать человек; их привезли на грузовике, который Пере Серральяк использовал для транспортировки мраморных блоков и черепицы для крыш. Путь они проделали в полном молчании, не глядя друг на друга, упорно созерцая окружающий пейзаж, ибо это было проще, чем смотреть в глаза тех, кто хранит молчание по той же причине, что и ты. Дело в том, что сеньор Валенти велел обязательно оставить место в грузовике для матери Вентуреты, потому что речи на церемонии в Сорте наверняка прочистят ей мозги. И все хранили молчание как раз из-за нее, ибо всем известно, что нет страшнее горя, чем увидеть смерть своего сына. Ориол тоже всю дорогу ехал, устремив взгляд куда-то вдаль, печальный и суровый, и так ни разу и не взглянул на мать семейства Вентура, даже не спросил ее, почему Селия и Роза не ходят в школу, ибо боялся услышать слова самой глубокой и неприкрытой ненависти в свой адрес.

Позади только что открытого памятника погибшим Серральяк-каменотес укладывал в плетеную корзину зубило, которое он использовал для последних исправлений, ведь всегда найдется какой-нибудь плохо подогнанный камень, который все портит. Если бы у него был острый слух, то он бы узнал, что сеньор алькальд пригласил Ориола на встречу в узком кругу, где ты сможешь познакомиться с Клаудио Асином, наверняка тебе это придется по душе, и Ориол сказал да-да, я был бы ужасно рад. Тут он подхватил Валенти под локоток и, подведя его к монументу, стал рассказывать ему об идее, которая недавно пришла ему в голову: создать эпическую фреску о подвигах великих завоевателей, и сеньор Валенти слушал его с большим интересом, поскольку он, вне всякого сомнения, как раз и был одним из этих великих завоевателей; тем временем Пере Серральяк собирал свои инструменты, а помогал ему маленький мальчик, который с энтузиазмом тащил корзину и спрашивал отца, позволит ли тот ему выдолбить буквы на новой плите, на что отец, вынув изо рта папиросу и сплюнув крошку табака, отвечал поглядим, Жаумет, а теперь давай, поторапливайся, пора отсюда уезжать.