– А вы знаете, что одним ударом ноги можно убить человека? – сказал высокий худой тип, не знаю, откуда он взялся, хотя позднее я узнал, что это был не кто иной, как прославленный Клаудио Асин, любимый идеолог Тарги, источник его вдохновения, понимания мира, жизни, Отечества. Клаудио Асин, он всегда с нами.

– Вот уж открытие!

– Разумеется, это известно, – продолжил теоретик, – но дело в том, что можно экспериментировать с различной степенью боли и утратой способности сопротивляться. Это целая наука.

– Это могло бы представлять интерес для армии.

– И для полиции. – Асин пристально посмотрел на них и повторил: – Для полиции, товарищи.

– Это правда, – признал кто-то не столь прозорливый, возможно Тарга. – Но этот-то не сдался.

Прославленный Клаудио Асин отстранил двух товарищей и встал перед скорбной кровавой массой, некогда бывшей крестьянином. Солидным тоном публичного лектора он объявил, что республиканцы (тут он произвел показательный удар ногой по почкам своего наглядного пособия) никогда не раскаиваются в том, что совершили, их можно лишь разгромить и уничтожить.

– Это просто утопия, – вмешался тут я, доченька, – полагать, что республиканцы могут раскаяться в своих преступлениях.

– Вот именно, – с удивлением взглянул на меня Клаудио Асин, ориентир и путеводная звезда Тарги. Он положил руку мне на плечо. – Как тебя зовут, товарищ?

– Фонтельес.

– Это учитель из Торены, о котором я тебе рассказывал, – гордо вставил Тарга.

– А, знаменитый учитель. – И глядя на стоявшего перед ним на коленях крестьянина: – Именно поэтому наш священный долг – постоянно держать их в состоянии полного разгрома и поражения. Единственное средство против упрямства – это абсолютный террор, жестокий, беспощадный, осуществляемый тем, кто владеет Истиной.

На тот случай, если его не до конца поняли, он нанес еще один удар. Словно чувствуя себя обязанным внести свою лепту в экзекуцию и понимая, что в теоретических рассуждениях он не силен, Тарга с силой ударил носком сапога по ребрам крестьянина, так что тот неподвижно распластался по земле. Алькальд Торены с гордостью посмотрел на Клаудио Асина, свою путеводную звезду, своего наставника.

– Не убивайте его, он должен заговорить, – вмешался один из присутствующих, демонстрируя немного больше здравого смысла, чем у остальных. И в этот момент, доченька, полуживой бедолага вдруг подполз к моим ногам, и я явственно ощутил тяжелый, резкий запах страха.

– Я не хочу умирать, – пробормотал он.

Однако его мучители, не обращая на него никакого внимания, рассуждали о том, как следует на научной основе проводить эксперимент с болью: мне это известно из достоверного источника, поскольку мой шурин был связан с войсками СС в Роне и слышал, как они обсуждали такие опыты. Твой шурин? Да, из Сарагосы, он лейтенант.

– А ты видел эсэсовскую форму?

– Обалдеть! Нет, серьезно, просто обалдеть.

– Да.

– Но, как говорят, при таких опытах обязательно присутствие врача, чтобы он четко все объяснял, и тогда можно куче всего научиться.

Я стоял там как в рот воды набравши, доченька, а несчастный лежал у моих ног. Не осмеливаясь произнести ни слова, я мучился страхом при одной мысли о том, что этот истерзанный мужчина вдруг признается в том, что никто, даже он, не должен был знать, что он скажет, кто такой Элиот или что учитель из Торены – это внедренный в ряды фалангистов агент, который передает маки важную информацию и прячет в школе людей, и у него даже есть радиопередатчик; но даже если он всего лишь сообщит им, что получил приказ передавать световые сигналы в направлении деревушки Торена…

– Почему бы нам не провести опыт с этим?

– Но тогда нам нужен врач.

– Да иди ты к черту! – Обращаясь к остальным: – Хотите попробовать?

Пока они обсуждали, кто начнет научный эксперимент, определяющий болевой порог у крестьянина из Монтардита, Ориол наклонился, чтобы разобрать, что говорит пленник, который все это время порывался что-то сказать; несмотря на исходящий от крестьянина сильнейший запах, он поднес ухо ко рту мученика и услышал, как тот бормочет не убивайте меня, я только должен был посылать сигналы кому-то из Торены, кажется тамошнему учителю…

– Что он говорит? – подозрительно спросил Валенти.

Ориол поднялся:

– Он хочет, чтобы мы его убили, чтобы не заставляли больше страдать.

Научный пинок Клаудио Асина на этот раз угодил жертве прямо в селезенку, отчего тот скорчился и застыл с раскрытым ртом, не в силах вздохнуть.

– Осторожно, мы его теряем.

– Да. – Разочарование в голосе одного из самозваных докторов. – Смотри-ка, похоже, этот несчастный не даст нам возможности провести научный эксперимент.

Другой докторишка каблуком форменного сапога на всякий случай расплющил пленнику нос. Лицо мужчины понемногу приобретало пепельно-серый оттенок, как и небо над нашими головами, которое исподволь хаотично темнело.

– Дело в том, что, если вы заметили, – вмешался на этот раз травматолог, по-видимому окончивший Тордесильясский университет, – ребра, которые предохраняют от удара важные части тела, ломаются очень быстро.

И чтобы проиллюстрировать свое утверждение, он обрушил на ребра испытуемого такой удар ногой, что несчастный даже не смог никак прореагировать, поскольку и дышать-то уже толком был не в состоянии; а я, доченька, все молчал, не произнося ни слова, и только глядел на страдальца с нестерпимым желанием вонзить в него кинжал и тем самым покончить с его мучениями, ведь именно так поступают в этих долинах с умирающими собаками и мулами.

– Но зато, – продолжал травматолог, нанося подопытному удары в большую берцовую кость, – бедренная кость, или как она там называется, может выдержать что угодно.

– Да, это интересно. А ты, товарищ Фонтельес, не хочешь немного поэкспериментировать?

Я нанес бедолаге робкий удар в ногу. Кажется, задел ему колено, потому что он издал глухой стон. И моя душа тоже. Я ожидал, что сейчас раздастся обвинительное песнопение, но, видимо, момент был столь горестен, что даже петухи онемели от страха.

В доме мерцал слабый огонек света, и Валенти с опаской огляделся вокруг, словно обеспокоившись, что его могут застать за делом, которое, возможно, вызовет недовольство и нагоняй от злобных пиявок вроде Фаустино Рамальо Песона, которые совсем обленились от бесконечного сидения в своих просторных кабинетах и не в состоянии понять, что все в этой жизни надо испытать на собственной шкуре; но они же полковники и всегда относились к героическим товарищам фалангистам с умозрительным недоверием. Особенно если те играют в докторов. Если бы все военные были как Сагардия, нам, фалангистам, пели бы совсем другие песни.

– Хватайте его и везите в Сорт, – сказал Тарга, подводя итог своим размышлениям.