– В этом нет необходимости, – ответил самый ученый из присутствующих, патологоанатом из Сальена, выполнявший обязанности секретаря в Муниципальном совете Жерри. – Он уже не дышит.

Ориол наклонился, чтобы пощупать несчастному пульс. И не обнаружил его. Не обнаружил сердца, не обнаружил признаков жизни.

– Он мертв, – подтвердил он. И самое ужасное состояло в том, доченька, что осознание того, что бедняга умер, вызвало у меня необыкновенное облегчение, ибо теперь он не мог меня выдать.

– Черт, могли бы быть немного посдержаннее, неужели это так сложно?

Молчание. Мертвец смотрел на меня остекленевшим взглядом каштановых глаз. Свет в доме замерцал сильнее, словно тот, кто держал в руке свечку, разрыдался. Ориол посмотрел на Валенти и сказал спокойным голосом:

– В любом случае надо отвезти его в Сорт.

– Почему?

– Это он заложил бомбу.

– Это невозможно, – выкрикнул патологоанатом. – Его задержали сегодня утром.

Я сказал это, доченька, потому что на войне как на войне, но от этих слов я почувствовал себя очень скверно. Настолько, что мне даже кажется, что теперь я совершенно созрел, чтобы убивать.

– Ну конечно, это он подложил бомбу! – Сеньор Валенти Тарга воспринял мои слова с восхищением. – Товарищ Фонтельес совершенно прав.

– И погиб, когда убегал, – сказал гинеколог, который университетов не заканчивал, но очень хотел помочь. – Упал с обрыва и…

Валенти Тарга наклонился, чтобы получше рассмотреть покойника. Остальные доктора тоже подошли к нему, и мне на какое-то мгновение показалось, что Рембрандт только что закончил запечатлевать урок анатомии доктора Тарги.

– Да, – подвел итог доктор Тарга. – Он прыгнул с обрыва.

С тех пор сеньор Валенти смотрит на меня по-свойски, все время одобрительно кивает и запрещает обращаться к нему на «вы». И так ко мне расположен, что во время последнего сеанса позирования, когда я выписывал эти его такие непростые глаза, он вдруг признался мне после трех или четырех рюмочек анисовой водки, что их с Элизендой Вилабру водой не разольешь. Что он в нее влюблен. Что они влюблены друг в друга. Что он готов на что угодно ради… я не знаю, зачем я рассказываю тебе, доченька, обо всех этих бедах. Я даже в зеркало не могу на себя смотреть.

Запах табака. Ориол зажег тусклую лампочку в столовой учительского дома. Лейтенант Марко, в прошлом крестьянин и контрабандист Вентура, сидел на тюфяке с безразличным выражением лица. В углу комнаты стоял смуглый мужчина с автоматом «стен» под мышкой; это был астуриец, которого все называли Вальдесом и который не боялся ничего и никого на свете. Ориол прислонил голову к дверному косяку; его тошнило, и казалось, вот-вот вырвет.

– Я больше не могу.

– Мы остались без маяка, – раздался голос Вальдеса из глубины комнаты.

– Я больше не могу, – настаивал Ориол. – Тарга в любой момент может меня разоблачить.

И еще я добавил, доченька, что не хочу, чтобы ты всю жизнь думала, что твой отец фашист. И что твоя мать…

– Тарга сказал тебе что-то, что нам следует знать?

– Почему маяк знал, что сигналы адресованы мне? – спросил в ответ Ориол, игнорируя вопрос астурийца.

– С чего ты это взял?

– Бедняга сказал я подаю сигналы учителю школы в Торене.

Марко бесшумно, как кот, поднялся с тюфяка. Ориол поспешил его успокоить:

– Кроме меня, никто не слышал.

Потом машинально, будто на автомате, подошел к шкафу и вынул оттуда кувшин с вином. Поставил кувшин на стол, и оба мужчины по очереди отпили из него. Пока Вальдес с удовольствием заглатывал вино, Ориол поведал им, что, по словам Тарги, гражданский губернатор сказал им можете не беспокоиться, мы внедрили агентов в штаб маки в Тулузе, и они нам сообщают обо всем, что там происходит.

– Ложь, – сказал Вальдес, вытирая рот тыльной стороной ладони. Потом поставил кувшин на стол и продолжил: – Это невозможно.

– Нет ничего невозможного, – сухо возразил лейтенант.

– И еще что вы собираетесь активизировать свои силы в Наварре и Бенаске.

Лейтенант Марко и Вальдес переглянулись.

– Он не назвал тебе имен внедренных в штаб?

Ориол взял кувшин и сказал еще чего, размечтались. Последовала пауза.

Потом, словно дождавшись подходящего момента, лейтенант Марко заговорил тем же тоном, каким обычно давал указания, – уверенно, без пауз, но при этом спокойно и вдумчиво, чтобы надлежащим образом вложить информацию в голову того, кому она была предназначена: готовится Большая Операция. И мы должны переправить кучу людей на юг и такую же кучу во Францию.

– За какое время?

– За неделю.

– Да вы с ума сошли.

– Да, мы сумасшедшие, но и ты тоже. Начинаем в пятницу.

– И что же, все эти люди пройдут через Торену?

– Не все, но почти все. У нас предусмотрены отвлекающие маневры в долине. А в это время горы превратятся в настоящий муравейник, и люди будут сновать туда-сюда, как муравьи со своим грузом на спине.

– А что такое Большая Операция?

– Я не уполномочен рассказывать тебе об этом. Ты принес адреса?

Да, я принес ему адреса фалангистских прихвостней Валенти в Сарагосе и Барселоне, где проживали их семьи.

Это была безумная неделя, доченька; я почти не спал, выполняя функции проводника по контрабандистским тропам, которые мне показал лейтенант Марко. Я вел молчаливые группы людей, готовых умереть в любую минуту; по меньшей мере, десяток различных групп провели ночь на чердаке школы, и я только диву давался, как это ни Тарга, ни его приспешники не обнаружили никаких подозрительных перемещений. Валенти пребывал несколько дней в состоянии святого негодования, без своих сотрудников, поскольку с теми все время что-то случалось: то у одного дом сгорит, то у другого черт знает что стрясется с отцом, а кудрявому молодчику пришлось в срочном порядке решать какой-то вопрос жизни и смерти, связанный с недавно перешедшими в его собственность землями. Сглазил нас кто-то, что ли? Как будто все разом вляпались в дерьмо. В общем, Тарга пользовался любой возможностью, чтобы уехать в Сорт. Один и без охраны. Торена явно была вредна для его здоровья.

Щупальца Элиота отвлекали армию: взорван мост в Сеу и еще один – в Жерри, тонны камней, слетевшие с Ведьминого утеса, возле того места, где река Байяска встречается с рекой Ногерой, перекрыли путь в Эстерри; разрушение дорожного полотна было таким основательным, что двадцать пятого апреля тысяча девятьсот семьдесят первого года, спустя двадцать семь лет после того, как подгоняемые возмущенными и взбудораженными офицерами солдаты убрали все обломки, на шоссе все еще оставались глубокие и неизгладимые выбоины, которые подвергли серьезному испытанию подвеску роскошного черного автомобиля; машина притормозила и свернула налево, на дорогу, ведущую в Арестуи. В то же мгновение коровы долины Байяска известили всех о явлении пришельцев, и многие жители Арестуи и Байяски поспешили закрыть окна.