Впереди гордо выступали Кортес, ведущий свою лошадь в поводу, и старый Шикотенкатль в парадных одеждах. Их сопровождали несколько солдат и десяток телохранителей из охраны верховного касика. Следом отдельной группкой семенили послы Мотекусомы. Кортес пригласил их с собой, дабы они сами убедились в чистоте намерений талашкаланцев, и пообещал самому говорливому, что никто не посмеет их тронуть. Но послов это не очень успокоило. Они то и дело озирались и втягивали головы в плечи.

Ромка шагал впереди своих меченосцев, впервые за долгие дни пребывая в прекрасном расположении духа. Не было повода опасаться за свою жизнь. На завтрак он съел курицу и запил это дело глотком местного вина. Вот только где Мирослав?

Он отсутствовал уже три дня, и никто в лагере понятия не имел, куда он девался. Молодой человек не опасался за жизнь своего спутника. Должно произойти что-то невообразимое, чтобы Мирослав сгинул. Но куда он запропастился, как продолжать без него свое многотрудное дело?

На главной площади собралась толпа. Люди жались к стенам, оставляя середину гостям и великим касикам, прибывшим со всех концов страны, которые вышли на площадь единой пестрой группой и склонились пред Кортесом.

Колонна остановилась перед правителями.

Старик Шикотенкатль подошел к ним и заговорил:

— Малинче! — так все индейцы теперь звали Кортеса, поскольку его всегда сопровождала Марина, которую они прозвали Малинчин. — Много раз просили мы у тебя прощения за содеянное и объяснили тебе, почему так поступали. Знай мы тебя так, как теперь знаем, мы поспешили бы тебе навстречу к самому берегу моря. Теперь же, когда ты простил нас, мы пришли к тебе, чтоб вместе с тобой направиться в нашу Талашкалу. Оставь же все свои дела, иди с нами! Ведь мы очень боимся, как бы мешики не нашептали тебе всякой скверны. Не верь им, а верь нам!

— Мы почитаем талашкаланцев отважным прямым народом, — ответил Кортес. — И не прибыли в столицу не по наущению мешиков, а лишь потому, что не имели людей для переноса нашего скарба.

— Из-за таких пустяков ты не мог нас посетить! И что же ты нам раньше не сказал об этом! — Лицо старика просветлело, касики за его спиной и люди у стен криками выразили свою поддержку.

Ромка понимал, что весь этот спектакль заранее придуман и даже отрепетирован, но все равно поразился искренности и теплоте, прозвучавшей в словах касика. Похоже, он так ненавидит мешиков, что, несмотря на былые распри, готов по-братски принять любого, кто может побить их.

После обмена любезностями старый Шикотенкатль пригласил Кортеса и его обычную свиту в крепко охраняемый дворец. Ромка во все глаза пялился на тщательно пригнанные стыки, на колонны, на золотые подсвечники тончайшей работы. Он поневоле сравнивал их с каменными наконечниками копий охраны и их тряпичными панцирями и думал, что все это великолепие создали совсем другие люди, а не теперешние дремучие людоеды.

Старый Шикотенкатль от имени всех касиков попросил Кортеса принять подарок и положил на разостланную циновку пять или шесть кусочков золота, несколько цветных камней и кусков полотна.

— Знаю, Малинче, что наша нищета несет тебе мало радости, но все ведь у нас отняли коварные мешики, — говорил он. — Смотри не на цену подарка, а на сердце дарящего.

— Эти приношения нам дороже целой горы золота, ибо сделаны от чистого сердца, — ответил Кортес.

— Малинче! — продолжал старик. — Чтобы окончательно уверить тебя в нашей дружбе, прими еще один дар. Мы решили отдать наших дочерей, чтоб они были вашими женами и чтоб у нас с вами выросло общее потомство. Мы хотим слиться со столь храбрыми и добрыми людьми. У меня самого красивая дочь, ее я предназначаю тебе.

Другие касики закивали и заговорили все разом. Щеки Марины, которая снова стала держаться рядом с Кортесом, расцвели пунцовыми цветами.

Кортес поблагодарил за высокую честь. Кто-то хлопнул в ладоши, и в комнату вошли пять богато одетых девушек. У испанцев перехватило дыхание. Здешние женщины, как правило, были низкорослые и ширококостные, эти же — высокие, тонкие в кости. Прекрасная кожа светились. Своей красотой они могли соперничать с изображениями на картинах итальянских мастеров и даже с Мариной.

А та, играя румянцем на нежных скулах, переводила речи Кортеса о том, что всей Талашкале придется отказаться от идолов и восславить истинного бога. Туземцы вскоре поймут всю выгоду такой замены, ибо бог даст им здоровье и удачу, а полям — хорошую погоду и урожай. Их же проклятые идолы — лишь дьяволы. Они не могут дать, а только отнять, не спасти, но погубить.

— Малинче, — покачал головой Шикотенкатль. — Все это мы уже слышали от тебя и охотно верим, что ваш бог и его мать — благие и добрые. Но не забудь, что мы совсем недавно узнали о них. Если из любви к вам мы, старики, вдруг примем ваши обычаи, то что скажут наши молодые, особенно воины? Да и жрецы грозят, что нас постигнут голод, мор и военные бедствия!

Лицо Кортеса вспыхнуло.

Падре Ольмедо придвинулся к капитан-генералу и зашептал ему на ухо:

— По столь откровенному и бесстрашному ответу ясно, что всякие настояния пока напрасны. Они предпочтут смерть отказу от идолов. Да и негоже силой привлекать к христианству. К тому же люди должны иметь хоть кое-какие предварительные сведения о нашей святой вере.

— Хорошо, — дернул плечом Кортес. — Переведите им, чтобы одна из пирамид была очищена от идолов и вновь побелена, дабы мы могли превратить ее в христианский храм. Скажи ему, что мы в Талашкале часто натыкаемся на строения вроде клеток. В них сидят мужчины, женщины и дети, которых, как мы узнали, откармливают для жертвенного заклания. Когда мы разрушаем эти стойла и освобождаем несчастных, они боятся отойти от нас хотя бы на шаг. Пока мы рядом, их не трогают, но стоит нам отвернуться, как все идет по-прежнему. Жестокости творятся повсюду.

Касики покивали, обещали все это прекратить, но искренности в их словах было на ломаный эскудо.

Почувствовав это, Кортес только сокрушенно покачал головой.

— А теперь настало время поговорить о делах земных, — произнес он. — Расскажи нам, что ты знаешь о войске Мотекусомы.

— О! — закатил глаза старый касик. — Численность его достигает ста пятидесяти тысяч. Отбиться Талашкала может лишь с величайшим напряжением. Много беды мы видели и от соседней Чоулы, большого города, откуда Мотекусома обыкновенно обрушивался на нас. Войска расположены в разных провинциях, каждая из которых платит тяжкую дань золотом, серебром, перьями, драгоценными камнями, хлопчатобумажными материями и особенно людьми. Дворцы Мотекусомы полны сокровищ, ибо он владыка всех богатств подвластных ему стран. Его желание — закон.

Касик кипел, когда рассказывал о блеске придворных Мотекусомы, о его женах, коими он иногда наделяет своих приближенных, о размерах его столицы, которую нельзя взять ни силой, ни измором. Он сказал, что оружие мешиков состоит из дротиков, наконечники которых имеют по две зазубрины, копий и мечей с великолепно отточенными кремнями, прекрасных хлопчатобумажных панцирей и широких щитов. В армии Мотекусомы множество отличных лучников и пращников, мечущих старательно обточенные камни. Касик не только объяснял все это на словах, но и показывал рисунки, искусно выполненные на полотне.