вот цель и назначение изменили, причём кардинально. От благотворительности осталось лишь одно название, а его синоним — субботник в данном случае выглядит просто кощунственно. Как издевательство. Хотя со стороны монголов так оно и есть. Из таких вот субботников Чингисхан создал страшное оружие, только о добровольности речи уже не шло. Теперь это были пленники из местных, которых гнали впереди монгольского войска, дабы они своим живым щитом прикрывали от камней и стрел идущие на штурм монгольские тумены. Это были смертники, жертвующие своей жизнью во славу побед Чингизидов. И спрашивать их мнение, хотят ли они с ними расстаться, пожертвовать ими ради победы, никто не собирался! Теперь хашар становился одной из основных технологий штурма любого города, эффективнее камнемётов и порой страшнее любого тарана. Не каждый военачальник мог выдержать такую атаку.

Молодого князя в это утро ждало новое страшное испытание.

Погода с самого утра не заладилась. Мело так, что снег залеплял воинам, стоящим на стенах, глаза.

— Вьюга — это к добру, татары авось сегодня не сунутся! — толковали ратники, сменяя издрогших товарищей, крепко охлопывающих себя рукавицами.

Но и этот день не дал передышки. Уже выныривали из снежной пурги тёмные фигуры, движущиеся на валы. В этот раз что-то было не так, только не сразу разберёшь что. Осознание пришло не сразу, но оно пришло, те, кто двигался сейчас на них, были безоружны. Совершенно безоружны. И это были не татары! Это были русские люди. Лишь когда они приблизились ближе, стало ясно, что враги прикрывались ими, как живым щитом.

Ордынцы гнали толпу как скотину, сформировав её в плотное людское безответное стадо. Свистели бичи надсмотрщиков, гуляли по спинам отставших и зазевавшихся. Если кто из местных жителей пытался бежать, его тут же настигали бдительные стрелы ордынцев. Толпа измождённых и загнанных людей приближалась. Всеволод водил глазами, не понимая умом еще всей беды и с трудом перенося мысль о том, что уже совсем скоро предстоит принять решение, иначе эта атака обернётся большим несчастьем. Он зажмурил глаза: может, привиделось? Нет! Полон, обмороженный, слабый, медленно карабкается вперёд, прикрывая собой тучей нависавших за их спинами вражеских бойцов в бараньих шубах поверх броней. Это казалось нереальным, против всех правил: воинских и человеческих. А толпа была уже близко.

Ратники стояли оробелые, в облепленных снегом шлемах, смахивая снег с бровей и усов, ждали команды.

— Гонят к нам пленных. Эй, у котлов, не дремать, кипятите воду, смолу.

— Значит, станем по своим стрелять? — мрачно спросил кто-то. — Беда!

— А что делать?! — хрипло, все еще не справясь с голосом, вопросом на вопрос ожесточенно ответил князь.

Развязка была близко. Ременная плеть, подгоняя отставших, бьёт нещадно, поддерживая темп. Спотыкающиеся, втягивая головы в плечи, согнувшись пополам, бредут, обречённые, через сугробы, прикрывая лица, падают, встают, ползут на карачках, с хрипом выплевывая кровь, умирают в снегу, и вырывается из их ртов не то стон, не то плач. Так гонят стада скотины, да и то не так, к скотине относятся милосерднее, а это расходный материал. И видя их беспомощность, неимоверная жалость подкатывает комом к горлу и душит. Это же русские люди, такие же, как те, что он защищает сейчас, стоя на этой стене с оружием в руках. Князь гнал от себя эти мысли, зная, что они ослабляют дух, а сейчас нужны силы. Пожалеешь их, и недолго тогда стоять обороне! И счастлив тогда будет тот, кого не убьют, а с арканом на шее погонят в дикую степь! Что смогут они, ежели татарские рати на плечах измождённых пленников ворвутся в город! А тут дети наши, жены и старцы. Все самое дорогое. Вот такая вот клюква! Выбирай, князь! Ты волен сделать свой выбор, но не ошибись. Ответственность вся на тебе и грех на тебе!

Дымятся уже котлы с кипятком. Застыли в ожидании команды лучники.

Тянуть дальше было нельзя, подошёл этот горький миг, ибо когда толпа потечёт через стену неостановимо, помчавшимся испуганно стадом, то тебя и дружину твою растопчут, снесут, сомнут, и ты, не спася никого, погибнешь сам и погубишь людей своих, или ты остановишь её сейчас, пока она, спасая свои жизни, не наделала бед. Трудно на это решиться, а необходимо. Сердце отчаянно билось. Всеволод загнал в глубину души все свои сомнения и сожаления и отдал приказ.

— Давай, — дрогнувшим голосом сказал князь и перекрестился. Тысяцкий с полным пониманием качнул шапкой. Он только и ждал княжеского слова.

И в этот раз удалось отстоять город, и Всеволод всерьёз надеялся, что всё ещё может быть хорошо и худшее уже позади, но нет, не может быть хорошо, когда кругом все так плохо.

Быстро уяснив для себя, что русский князь духом крепок, монголы в который раз изменили тактику штурма. Поначалу испепелю я вас огнем, а там посмотрим, решил хан Батый. С этого момента штурм не прекращался ни на минуту, ни днём, ни ночью.

Камнемёты и другие метательные приспособления в те три дня, что орда стояла под Владимиром, несравненными китайскими мастерами были уже построены. Бомбардировка началась в полночь. Будто бы целая сотня солнц разом вспыхнула над Владимиром, и груда огненных болидов обрушилась на город, сокрушая дворцовые хоромы, белоснежные палаты и жилые дома, фонтанами искр превращая ночь в день. Это заработали метательные машины, бросая через стены горшки с зажигательной смесью. Страшная это была беда. Ещё два дня и две ночи лился с небес каменный и огненный ливень, разбивая вдребезги стены, круша жилища и храмы. Даже месяц на небесах съежился, и оба рога у него обуглились. Лишь один собор Успенский не пострадал и стоял гордо, хоть стены его уже были черны от копоти.

В городе начались пожары, но жители бились с огнём с утра до ночи и гасили его.

Всеволод дошёл за эти дни до такого состояния крайней усталости, что из головы совершенно исчезли всякие, даже самые важные мысли, и осталось одно единственное желание, желание отдыха — отдыха во что бы то ни стало. Он уже не думал ни о том, что сказал бы сейчас отец, ни о сохранении собственной жизни, ни о любимой жене и детях. У него не осталось сил жалеть даже о смерти брата Владимира, — он думал только о том, когда же наконец этот ад прекратится, и о том, где ему можно будет хоть ненадолго приклонить голову.

Вновь подъехал к Золотым воротам монгольский всадник и передал ещё одно послание от своего хана, который обещал прекратить бомбардировку города при условии,