Он понимал, что вероятность слежки за ним очень велика, хотя и не видел никаких признаков «хвоста». Все равно следовало предполагать, что белокурый агент НКВД с бледно-серыми глазами скрывается где-нибудь поблизости и не сводит с него глаз. Впрочем, нельзя было исключить и возможность того, что каждый его шаг не отслеживается, однако, учитывая все свои намерения и цели, Стивен обязан был предполагать, что слежка есть.

Во время свидания в конюшне он дал Лане детальные инструкции на предмет того, как будут проходить их встречи. Теперь, сказал он, им придется соблюдать множество предосторожностей, и добавил, используя русское выражение: по всем правилам искусства.

Лана встретила это предложение со страхом, но в то же время и с облегчением. Скрытность ужасала ее, но она была благодарна Меткалфу за осторожность, которая могла защитить от опасности – и ее саму, и ее отца. И все же, когда он объяснил, какими методами они должны будут пользоваться, Лану это встревожило.

– Стивен, откуда ты так хорошо знаешь эти вещи? Я имею в виду – эти «правила искусства»? Я всегда думала, что ты бизнесмен, но разве бизнесмены знают все эти шпионские хитрости?

Он пожал плечами и ответил небрежным тоном, который, как он надеялся, должен был убедить ее:

– Видишь ли, дуся, я смотрю множество голливудских фильмов.

Удалившись на несколько сотен футов от ее скамьи, он немного замедлил шаг, как будто сомневался в том, куда ему идти дальше. В этот момент его настигла Лана, которая изменила не только внешность, но и походку: она шла быстро, но заметно прихрамывала, как будто страдала от легкой подагры или, возможно, от застарелой травмы бедра.

Пройдя вплотную к нему в узком проходе, она произнесла сквозь зубы, хоть и быстро, но спокойно:

– Васильевский переулок, сразу за Пушкинской улицей, – и, не замедляя шага, удалилась вперед. Меткалф обвел сквер скучающим взглядом, словно соображая, куда же ему идти, и той же походкой двинулся дальше, держась футах в ста позади Светланы. Он поражался тому, насколько она сейчас не походила на себя обычную, как хорошо удавалась ей походка грузной немолодой женщины из простонародья. Покинув сквер, она пересекла Пушкинскую улицу, кинувшись в поток движения с озлобленной решительностью старухи.

Этой процедурой они, если выражаться на языке Корки и его инструкторов, производили «сухую чистку», удостоверяясь в том, что один из них не «вырастил хвост». Он наблюдал издали, как Лана свернула в крохотный Васильевский переулок, и через несколько секунд последовал за нею. Светлана подошла к деревянной двери здания, которое могло быть только жилым домом; слева от двери выстроился целый ряд дверных звонков, а рядом с каждой кнопкой красовалась маленькая медная рамка с написанной от руки фамилией. Здание было на вид старым и ветхим; внутри оказался не вестибюль, а обычная лестничная площадка. Там пахло тухлым мясом и махоркой. Стивен поднялся следом за нею на два марша по скрипучим ступенькам, покрытым вытертой до основы ковровой дорожкой, к двери квартиры.

Он вступил в полутемную крохотную квартирку, где сильно пахло плесенью, и закрыл за собой дверь. И Светлана тут же обвила его шею руками. Из-за ваты, подложенной под одежду, ее тело казалось на ощупь странным и незнакомым, но ее лицо было таким же изумительно прекрасным, а зовущее прикосновение теплых губ сразу заставило его забыть обо всем.

Светлана разомкнул объятия и отступила на шаг.

– Здесь мы в безопасности, мой любимый.

– Кто здесь живет?

– Балерина. Вернее, бывшая балерина. Она отказалась уступить домогательствам репетиционного режиссера и теперь работает уборщицей в ТАСС. Там же работает и ее мать. Маше изрядно повезло, что она вообще смогла найти работу.

– И ее мать тоже сейчас на работе?

Светлана кивнула.

– Я сказала ей, что мне нужно… нужно кое с кем встретиться. Она знает, что, если бы ей понадобилось место, где ее никто не побеспокоил бы, я сделала бы то же самое для нее.

– Мне кажется, что такое место можно назвать любовным гнездышком.

– Да, Стива, – насмешливо улыбнулась она. – Ты угадал, именно так оно и называется.

Он принужденно улыбнулся.

– Ты когда-нибудь была здесь с фон Шюсслером?

– О, ну конечно, нет! Он ни за что и не пошел бы в такое место! Он встречается со мной на своей московской квартире и только там.

– А у него есть и другое жилище?

– У него есть огромный загородный дом, который в революцию отобрали у какого-то богатого купца. Последнее время немцам во всем идут навстречу. Наверно, Сталин очень заботится о том, чтобы Гитлер видел, насколько он заинтересован в хороших отношениях с ним.

– Ты когда-нибудь бывала там? Я имею в виду – в загородном доме фон Шюсслера.

– Стива, я уже говорила тебе, что он ничего для меня не значит! Я его презираю!

– Лана, дело тут не в ревности. Мне необходимо знать, где вы с ним встречаетесь.

Она прищурилась.

– А зачем это тебе так нужно?

– Для того, чтобы спланировать одно дело. Я тебе все объясню.

– Он возит меня только на свою московскую квартиру. Дом в Кунцеве для таких развлечений не предназначен.

– Почему?

– Это огромный домина с парком и со штатом прислуги, которую он привез с собой и которая знает его жену. Он предпочитает соблюдать осторожность. Он ведь женат, – добавила Лана с нескрываемым отвращением. – У него есть жена и дети, которых он оставил в Берлине. Очевидно, меня нужно прятать, как тайный позор. В том доме он проводит выходные, пишет свои мемуары, как будто может что-то сказать, как будто он не ничтожество, вроде таракана! Но почему ты задаешь мне все эти вопросы, Стива? Хватит об этой скотине! Мне еще предстоит встретиться с ним сегодня вечером, и я предпочитаю не думать о нем, пока есть такая возможность.

– Потому что у меня есть идея, Лана. Способ помочь тебе. – Стивен слышал свой голос и испытывал жгучее отвращение к себе. Он лгал ей, использовал ее. Если выражаться точнее, манипулировал ею. Но это его убивало. – Фон Шюсслер расспрашивает тебя о твоем отце?

– Очень мало. Не больше чем требуется для того, чтобы напомнить мне о том списке. О той власти, которой он обладает. Как будто ему нужно напоминать мне об этом! Он думает, что я могу об этом забыть? Думает, что я не помню об этом каждую секунду того времени, которое провожу с ним? Может быть, он считает, что я обо всем забыла, покоренная его обаянием? – Последние слова она почти выплюнула.

– Следовательно, ему не покажется странным, если ты как бы случайно упомянешь о том, что твой отец недавно получил новую важную должность в наркомате – должность, которая дает ему доступ к едва ли не всем документам, касающимся Красной Армии?

– Но зачем, с какой стати я стану говорить ему такое?