σχέσιν), предаются деланию (περὶ τὰ πρακτικά), поскольку суждение о сущем у них смешанное, и подвержены превращению,[1206] ибо от связи с превратным еще не избавились; те же, которые благодаря превосходству [добродетели][1207] приблизились к Богу, вследствие Его постижения пожинают плод блаженства, <1109D> [которые] обращены лишь к себе и к Богу – те, поскольку узы отношения к веществу у них подлинно расторгнуты, совершенно отчуждены от делания и от вещества,[1208] приобщены же к Богу и к созерцанию.[1209] Поэтому, говорят они, [эти люди] и остаются непревратными, ибо не имеют больше отношения к веществу, в силу какового отношения [человеку], оказавшемуся во власти вещества, присуще вопреки [своей] природе меняться вместе с ним, изменяющимся по природе. <1112A> Зная, что желающий освободиться от пристрастия к веществу [1210] нуждается для избавления от него в величайшей силе, учитель говорит: «У кого получилось, посредством и разума и созерцания расторгнув вещество и сие плотское – сказать ли „облако“, или „покров“ – оказаться вместе с Богом» и так далее.

Трудность 10/2а. Почему плоть есть «облако» и «покров»?

Почему учитель говорит, что плоть – это облако и покров? Зная, что всякий человеческий ум, блуждая и отклоняясь от движения по природе, совершает движение к страсти, чувствованию и чувственному (πάθος καὶ αἴσθησιν καὶ αἰσθητά), не имея возможности двигаться куда-либо еще, <1112B> раз он уклонился от движения, природно ведущего к Богу [1211] – [зная это, учитель] разделил плоть на страсть и чувствование:[1212] [словами] «облако» и «покров»[1213] он показал, что [и страсть, и чувствование] присущи одушевленной плоти. Ведь облако, омрачающее владычественную часть души,[1214] – это плотская страсть; а покров – это чувственное обольщение, которое приковывает душу к поверхности чувственно воспринимаемых [вещей] и препятствует переходу к умопостигаемым;[1215] вследствие этого [душа] забывает о всех природных благах и всю свою энергию губит на чувственное, вследствие упомянутых [причин] обретая гнев, вожделение и неподобающие наслаждения. <1112C>

Трудность 10/2b. Как возникает удовольствие (ἡδονή).

Ибо всякому удовольствию из запретных присуще во всяком случае происходить от страсти при посредстве чувствования по отношению к чему-то чувственному.[1216] Ведь удовольствие есть не что иное, как вид чувствования, образуемого чем-то чувственным в чувствующей части [души] (ἐν τῷ αἰσθητικῷ), или тропос чувственной энергии (τρόπος αἰσθητικῆς ἐνεργείας),[1217] возникающий по неразумному вожделению.[1218] Ибо вожделение, приложенное к чувствованию, переходит в удовольствие, придавая ему вид, и чувствование, приведенное в движение по вожделению, сотворяет удовольствие, восприняв чувственно воспринимаемый [объект]. Итак, осознав, что душа, через посредство плоти вопреки природе движимая к веществу, облекается перстным образом,[1219] святые уразумели, что [следует] скорее через посредство души, по природе движимой к Богу, подобающим образом уроднить (или: усвоить, οἰκειῶσαι) Богу <1112D> также и плоть, путем упражнения в добродетелях (ἀσκήσεως ἀρετῶν)[1220] посильно украсив ее божественными отображениями (ἐμφάσεσι).[1221] [1222]

Трудность 10/3. Как [совершаются] движения души и сколько их.

Ибо [святые], просвещенные благодатью о том, что душа имеет три основных (καθολικάς) движения, сводимых к единому (εἰς μίαν), [движение] по уму, [движение] по разуму и [движение] по чувствованию;[1223] [из которых движение по уму] есть простое и неизъяснимое, каковым [движением душа], непознавательно (ἀγνώστως)[1224] двигаясь вокруг Бога (περὶ Θεόν) <1113A>, никаким способом, не [исходя] ни из чего из сущих, (не?) познает [1225] Его по причине [Его] превосходства;[1226] [движение по разуму] определяет непознаваемое, исходя из причины,[1227] каковым [движением душа] все доступные ей природные логосы, образующие познаваемое только исходя из причины, посредством действования (δι’ ἐνεργείας) познавательно (κατ’ ἐπιστήμην) в себя влагает;[1228] а [движение по чувствованию] есть сложное, каковым [движением душа], прикасаясь к внешним [предметам], исходя словно из неких символов (συμβόλων) запечатлевает на себе логосы видимых [вещей] – [итак], посредством этих [движений святые] истинным и безупречным способом движения по природе прешли сей век испытаний:[1229] чувствование, обладающее лишь простыми духовными (πνευματικούς) логосами, они при посредстве разума возвели к уму; разум они единообразно, по единому, простому и неделимому разумению (φρόνησιν), соединили с умом, <1113B> имеющим логосы сущих; а ум, начисто отрешенный от движения около всего сущего и покоящийся даже от самого по себе природного действования, они привели к Богу.[1230] [Именно] посредством ума приведенные целостно к Богу, они удостоились всецело слиться с всецелым Богом, ибо они, насколько это посильно людям, «носили» всецелый «образ небесного»[1231] и в такой мере привлекли на себя Божественное отображение (ἐμφάσεως) (если позволительно так сказать), в какой сами были привлечены к Богу и сложились с Ним. Ибо говорят, что Бог и человек – образцы [1232] (παραδείγματα) друг друга, и Бог настолько вочеловечился (ἀνθρωπίζεσθαι) ради человека по человеколюбию, насколько человек себя обожил через Бога, получив такую способность по любви; и человек настолько Богом по уму восхищается к непознаваемому, <1113C> насколько человек незримого по природе Бога явил посредством добродетелей.[1233]

Итак, под действием [именно] этого любомудрия, созидаемого по разуму и созерцанию, (каковым [любомудрием] и природа тела по необходимости облагораживается), святые, непогрешимо уязвленные вожделением (πόθον) к Богу, посредством присущих им природных отображений (ἐμφάσεων) божественного, подобающим образом приблизились к Богу, подвижнически (ἀθλητικῶς) расторгнув тело и [вещественный] мир, – ибо они видели, что [вещественный мир и тело] друг другом объемлются,[1234] [мир] по природе, а [тело] по чувствованию, что они друг другу подвластны, поскольку та или иная особенность одного по взаимообмену (κατ’ ἐπαλλαγήν) передается другому, и что ни то ни другое не свободно по присущему им самим по себе логосу ограниченности, – и, посчитав постыдным допустить, чтобы бессмертие души гибло в смертном, <1113D> а приснодвижимость [1235] ограничивалась ограниченным, нерасторжимо привязали себя к Богу единственно бессмертному,[1236] и превосходящему всякую беспредельность,[1237] никоим образом не поддаваясь противодействию со стороны [вещественного] мира и плоти – что и есть исполнение (а как я считаю, и завершение) всяческой добродетели и ведения.

Но пусть даже иногда святые и подвигаются к созерцанию сущих [вещей], они подвигаются [к нему] не как мы, вещественно, ради того чтобы созерцать и познать, прежде всего, сами эти [вещи], а чтобы многообразно восславить <1116A> «чрез все и во всем»[1238] сущего и являющегося Бога и собрать для себя много возможных поводов для