— К тому, чтобы вы немного освежили свою память — заглянули в книги, посетили храм. Присмотритесь к древним рунам на его стенах. Возможно, что-то узрите.

— Вы ужасны! — Я опять разозлилась. — Нет бы сказать прямо, как есть, но вы несете околесицу и врете! Я знаю сказки и помню все руны в храме! К чему все это?!

— К тому, Гинтаре, что очень близко необратимое. Когда сойдутся луна и солнце в одно слепое око… не станет дня и не станет ночи. Тогда мост между Навью и Явью исчезнет и возродится та, имя которой — Смерть Истинная.

Это были слова из пророчества о грядущем затмении. Но за все существование человечества оно никогда не наступало. О нем было известно из старых-престарых сказок.

— Но ведь Смерть Истинную запечатали в священном жертвенном круге! — Мне все еще не верилось в то, о чем говорил канцлер. — Да и затмение бывает раз в тысячную декаду лет. Следующее произойдет нескоро… по подсчетам.

Последние слова звучали неуверенно, оттого что лицо Вардаса напряглось и видно было, как он сжал челюсти.

— Да, еще тысяча лет должна была пройти прежде чем сферы сойдутся, но более полувека назад в наш мир был открыт портал извне. Это спровоцировало смещение небесных сфер и роковое приближение грядущих событий.

— Значит, все-таки эльфы, — выдохнула я.

— Не только, — возразил канцлер. — Мы сами виноваты в том, что произошло. Заключив мир после кровавой войны, мы вздохнули облегченно, не подозревая о пагубности такого компромисса, а магия постепенно стала исчезать. Никто не задумался, почему, а стоило. Однако всех так пленяли новые веяния абсолютно иного мира, люди были ослеплены новшествами и богатствами, взращенными на тянущейся из Великого разлома крови, и спохватились слишком поздно.

— Что же теперь будет? — Действительно ли меня волновал этот вопрос, при полной моей беспомощности в этой ситуации?

— Все будет хорошо. — Канцлер посмотрел мне в глаза. — При условии, что вы пообещаете меня слушаться.

— А вы пообещаете больше не врать?

Вардас продолжал смотреть мне в глаза. Черные зрачки Майло, будто затягивающие водовороты, не давали отвести взор.

— Обещаю, — тихо произнес он прямо мне в губы.

Сама не знаю, то ли мне разум отшибло, то ли Вардас и правда зачаровал меня. Он внезапно оказался неприлично близко. Одно я уяснила точно — в глаза ему смотреть нельзя.

— Что вы делаете? — успела спросить на всякий случай, вдруг мне все это кажется или я сплю.

— Возвращаю долг…

В следующую минуту меня уже целовали — совсем не так, как в прошлый раз. Уверенно, страстно… упоительно, невероятно — вот как целовался лорд Вардас, когда был в добром здравии.

Навстречу новым ощущениям изнутри стало подниматься что-то странное и неизвестное. Как будто стая огромных бабочек порхала в животе, а я и не знала, что они у меня есть. Может, до сего момента там жили гусеницы?

Ну и мысли!

Уже не помнила, как обвила шею канцлера руками и стала целовать его в ответ.

Падшая я, ой, падшая!

— Насколько я помню, — еле переведя дух, выдала после поцелуя, стараясь не смотреть в лицо мужчины, — в прошлый раз вы тоже меня поцеловали сами.

— Точно! — согласился Майло, сжимая меня в железном кольце рук.

После всего странно было бы не звать его по имени. Тем более что оно такое красивое.

— К стыду своему, запамятовал, как почти в беспамятстве поцеловал рыжую полуобнаженную красавицу! Но наглая девчонка все равно сделала все по-своему.

— А разве вы не рассчитывали на это?

— Нет, Гинтаре, я поцеловал тебя потому, что хотел именно этого.

Совсем пропаду с ним! Зачем нам обоим такое, если мы и говорить толком друг с другом не умеем? Только в этом, наверное, и состоит роковая природа служителей дня и ночи. Свет тянется к тьме. А тьма к свету. И ничего с этим не поделать, только покориться.

— Через неделю состоится турнир, на который съедется огромное количество гостей. Будь осторожна, Гинтаре! И… тот, кого ты ищешь, тоже будет там.

Слова канцлера отрезвили, словно холодный ушат воды, вылитый на голову. Я тут же перестала виснуть на мужчине, выпустила его из своих объятий.

— Отец?..

— Возможно! — непонятно, как всегда, ответил Вардас. — Только прошу тебя — будь осторожна.

— Х-хорошо, — все, что сумела промолвить от потрясения. А канцлер отстранился, отчего-то вдруг стало не хватать опоры. Когда это я успела так привыкнуть?

Майло медленно направился к двери, грустно на меня посмотрел на прощанье, и в груди сильно защемило.

— Прости меня за все, Гинтаре, — мог бы и не произносить вслух, я по взгляду поняла. — Я не должен был так поступать с тобою. С кем угодно, но не с тобой.

— Ну, кто знает, может, теперь вы немножко поумнеете и станете заботиться не только о своих амбициях, но и о людях?

Вот не могла я удержаться, чтобы не вставить шпильку.

— Янтарь… — прозвучало совершенно неожиданно.

— Что?

— Так ты его узнаешь.

С этими словами Вардас покинул мою комнату. Я же так и осталась стоять посреди помещения чуть ли не с открытым ртом, лишившись его объятий, словно кожи.

Пречистая! Убереги от ошибок и глупостей, но я ничего не могу с собой поделать! Когда успела? Еще в том тумане сдержаться не смогла, и ведь сама за него испугалась, хоть знала, что это по его вине все застряли в тумане. Но как поняла, что он может умереть, — так тоскливо стало. Что это? Что со мною происходит?!

Почему хочется плакать и смеяться? Точно меня околдовали, наслали морок. Усыпили бдительность. Из-за этого в голове растворились все мысли, и осталось желание хихикать, причем глупо так хихикать. Хоть сейчас присоединяйся к толпе странствующих блаженных — помутнение разума, как оно есть.

Так и стояла, обхватив лохматую голову руками, пока не почувствовала тепло, исходящее из области груди, которое приятно расходилось по всему телу. Опустив взор, обнаружила, что на шее висит кулон — янтарный, отсвечивает от пламени камина, будто приманив его жар, и греет мне душу.

Тут я спохватилась.

Когда он умудрился?!

Ответ напрашивался сам собой — когда целовал. Я же была совсем одурманена его объятиями и ничего не соображала в тот момент. Выброси он меня в окно, и то не поняла бы сразу.

Значит, янтарь…

Только откуда у Вардаса кулон моей матери, такой знакомый с детства?

Я предавалась весьма печальным мыслям, потирая тепловатый камень на цепочке, бродя между шатров, рыцарей и восхищенно щебечущих девиц, которые набрасывались на несчастных, закованных в латы, дворян. Больше всех перепало ивелесскому златокудрому королю — девушки так и норовили повесить на беднягу то амулет, то косынку, то вуаль, то расшитую ленту, кто-то предлагал украшение в виде подвески, из-за чего король походил на ярмарочного торговца, не поспевшего сбыть свой хлам к концу торга. Не повезло, однако, государю — с богатой фантазией поклонницы.