Прислоняюсь спиной к двери и заставляю себя сосредоточиться. Я в небольшой приемной, следующая дверь, скорее всего, ведет в зал процедур, где проводятся операции по исцелению.

Главное место в комнате занимает стол, на столе стопка сложенных лабораторных халатов и поднос с хирургическими инструментами. Пахнет хлоркой, и все здесь точно как в той приемной, в которой я год назад раздевалась перед своей эвалуацией и где все и началось. Я стартовала в приемной и финиширую в приемной, в моем новом теле, в моей новой жизни. На секунду у меня даже голова идет кругом, я зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, у меня такое чувство, будто я стою между двух зеркал, которые перемещают меня из настоящего в прошлое и обратно. Воспоминания набирают силу, приобретают цвет и запах. Липкий влажный воздух Портленда; я иду к лабораториям; в небе кружат чайки; я впервые вижу Алекса; он стоит на галерее для наблюдателей и смеется...

Вот оно — галерея для наблюдателей. Алекс тогда стоял на галерее, которая тянулась вдоль всего зала процедур. Если эта лаборатория спроектирована так же, как в Портленде, я могу попасть в зал процедур через седьмой этаж.

Я осторожно выхожу обратно в коридор. Томас Файнмэн ушел, остался только один телохранитель. Можно рискнуть напасть на него — тяжелый нож у меня в кармане подталкивает к действию. Пока я прикидываю свои шансы, телохранитель поворачивает голову в мою сторону. У него бесцветные холодные глаза, они отбрасывают меня назад, как будто он дотянулся до меня через коридор и ударил.

Я отскакиваю за угол и дальше на лестницу, до того как он успевает что-то сказать и разглядеть мое лицо.

Седьмой этаж освещен хуже, чем все остальные. Здесь тихо: не слышно ни разговоров за закрытыми дверями, ни пикающих сигналов аппаратуры, ни звука шагов по коридору. Абсолютная тишина и покой, такое впечатление, что сюда редко кто заходит. Справа от меня — ряд дверей. Сердце у меня подпрыгивает, когда над одной из них я вижу табличку: «Галерея для наблюдателей. Ярус А».

Дальше я двигаюсь на цыпочках. На этаже явно никого нет, но тишина действует мне на нервы. От закры-тых дверей исходит что-то зловещее, воздух теплый и тяжелый, как ватное одеяло. У меня возникает неприятное ощущение, словно за мной кто-то наблюдает. А закрытые двери, как рты, готовы открыться, заорать и выдать меня.

Над последней дверью табличка «Галерея для наблюдателей. Ярус Д». У меня так вспотели ладони, что я с трудом поворачиваю дверную ручку. В последнюю секунду я вынимаю нож из кармана и избавляюсь от намотанной на лезвие футболки миссис Файнмэн. Потом я пригибаюсь как можно ниже и быстро прохожу на галерею. Я до боли в пальцах сжимаю в руке нож.

На галерее ни души, она большая и тянется буквой «Г» вдоль двух стен зала процедур. Галерею отделяет от зала стеклянная стена, четыре ряда кресел повернуты в сторону зала. Пахнет как в кинотеатре — сырой мебельной обивкой и клеем.

Я осторожно спускаюсь вниз, слава богу, свет на галерее выключен, и низкая оштукатуренная стена, на которой закреплены стеклянные панели, дает мне возможность укрыться от взглядов людей внизу.

Но я не знаю, что делать дальше.

Свет в процедурном зале ослепительно яркий. В центре зала стоит металлический стол, возле него суетятся два технических лаборанта. Томас Файнмэн и люди, которые были с ним в коридоре, расположились в соседнем помещении, тоже огороженном стеклянной перегородкой. Для них выставили стулья, но они предпочитают стоять. Интересно, о чем сейчас думает Файнмэн? Я вспоминаю о том, что у Джулиана есть мать. Где она?

Джулиана нигде не видно.

Вспышка света. Я думаю, что это взрыв, внутри меня все сжимается, я готова бежать, но тут замечаю в углу зала мужчину с камерой и беджиком медиа на галстуке. Он снимает приготовление к казни, и отблески вспышки зигзагом скачут по стенам и металлическим поверхностям.

Ну конечно, мне следовало догадаться, что они пригласят журналистов. Казнь необходимо заснять и передать в новостях, тогда она будет иметь для них смысл.

Меня захлестывает волна ненависти, и вместе с ней приходит ярость.

В углу зала, который скрыт от меня под галереей, происходит какое-то движение. Я вижу, что Файнмэн и его спутники поворачиваются в эту сторону. Томас Файнмэн промокает платком лоб — это первый признак дискомфорта. Фотограф тоже поворачивается, и меня ослепляют две яркие вспышки подряд.

А потом в зал входит Джулиан. Его сопровождают два регулятора, но вдет он сам, без поддержки. Следом за ними появляется мужчина в черном костюме с высоким белым воротничком священника. Он держит перед собой руководство «Ббс» в золотом переплете, как какой-нибудь оберег, который защитит его от грязи и ужасов окружающего мира.

Ненависть, как удавка, сдавливает мою шею.

Руки Джулиана сцеплены впереди наручниками, на нем темно-синий блейзер и тщательно отглаженные джинсы. Мне интересно, это его выбор или его заставили так одеться на собственную казнь. Я смотрю ему в спину и мысленно пытаюсь заставить его обернуться и посмотреть наверх. Он должен знать, что я здесь. Должен знать, что он не один. Я провожу ладонью по стеклу, мне хочется разбить его вдребезги, спрыгнуть вниз и забрать у них Джулиана. Но стекло слишком толстое, вряд ли его можно разбить. И у меня все равно ничего не получится. Я пробегу каких-нибудь несколько футов, а потом будет двойная казнь.

Но это меня больше не пугает. Я все оставила позади, мне не к чему возвращаться.

Регуляторы останавливаются возле стола. Голоса становятся громче. Я слышу, как Джулиан говорит:

— Я бы предпочел не ложиться.

С такой высоты, из-за стекла слова звучат неразборчиво, но от звука его голоса мне хочется кричать. Теперь все мое тело начинает пульсировать от непреодолимого желания что-то сделать. Но я оцепенела и превратилась в камень.

Один из регуляторов подходит к Джулиану и снимает с него наручники. Джулиан разворачивается, и теперь я вижу его лицо. Он трет запястья и немного морщится. Почти в ту же секунду регулятор пристегивает правую руку Джулиана к ножке металлического стола и толкает его в плечо, чтобы он сел. Джулиан ни разу за все это время не посмотрел на отца.

В углу зала доктор моет руки в большой раковине. Вода громко стучит по металлу. В зале — тишина. Просто невозможно, чтобы казнь произошла здесь, вот так, при ярком свете и в полной тишине. Доктор вытирает руки и надевает латексные хирургические перчатки.

Священник делает шаг вперед и начинает читать. Голос у него монотонный и невыразительный, как гудение пчелы.

— «Исаак вырос и был гордостью своего престарелого отца и какое-то время идеальным воплощением воли Авраама...»

Он читает Книгу Авраама. Ну конечно, что же еще. В ней Господь приказывает Аврааму убить единственного сына Исаака, после того как Исаак заразился делирией. И Авраам убивает. Он поднимается с сыном на гору и вонзает нож ему в грудь. Интересно, это Томас Файнмэн распорядился, чтобы читали именно этот отрывок? Послушанию, смирению перед Господом и природным порядком, вот чему нас учит Книга Авраама.