Руки ласкали, ища самые заветные точки. Смело шарили под моей футболкой, а затем накрыли полушария. Выгнувшись дугой, я простонала. Не отпуская, Герман перенес меня в спальню, положил на кровать, опускаясь на меня. Осторожно он взялся за краешек футболки, не решаясь пойти дальше. Прикоснувшись к его руке, подняла выше, давай полную свободу действий.

Он не стал больше ждать. Рывком приподнял меня и стянул футболку, швырнув себе за спину. Руки опустились на мои груди. Массируя, сжимая, заставляя возжелать. А затем его губы заменили их, и одна опустилась в самый центр, тогда я и поняла, что такое на самом деле хотеть. Настойчиво он стянул с меня последнюю деталь, оставляя меня под ним совершенно обнаженную. Мою ногу Герман закинул себе на спину, прижимаясь ближе.

— Будет неприятно, — прошептал, внимательно за мной наблюдая.

Едва ли я соображала в каком мире находилась. Мне было так сладко, а внутри так жарко — до боли.

Ловкие пальцы нырнули в самую глубину. Мучительно медленно он двинул ими, познавая и раскрывая мне секреты близости, рассказывая моему телу насколько бывает хорошо. Темп набирался, а я метаясь по кровати ощущала приближение нечто прекрасного. Мгновение и оно случилось. Разлетелось осколками, остро впиваясь в каждую клеточку, отдаваясь удовольствием.

Герман немного раздвинул мои бедра, стянул свои боксеры и прикоснулся совершенно по иному. Толкнулся, начиная мучительно медленно продвигаться. Больно было разве что немного. Даже если эта боль, то приятная, на грани наслаждения, а затем и вовсе прошла.

И только он и я. Любовь вокруг нас и в нас.

Любовь — полная первобытного желания, но отнюдь не похоти. Откровенная, но не развратная. Когда головой думать не хочется, а все чувства на поверхности. Лишь когда мы оба упали на кровать, чтобы обессиленными уснуть в объятиях, он сказал:

— Моя мышка. Только моя.

Глава 20

Герман

Одеяло открывало край ее бедра. Соблазняя, дразня, намекая. Моим глазам можно было порадоваться разве что этому. Мышка спала, укутавшись с головы до пят и уткнувшись мне в шею, и только одна стройная ножка была закинута на меня, выглядывая из-под одеяла. Но я не жаловался. Отнюдь. Я был счастливым засранцем, и каждый раз когда мои глаза косились на её бедро, воспоминания этой ночи проносились перед глазами.

Имело ли смысл говорить о том, что она лучше всех?! Её бы это только опошлило. Она не могла быть лучше, потому что не состояла в списке. Она была единственная и неповторимая в своем роде. Исключительная для меня. Я не мог себя назвать шибко верующим, но сейчас готов был благодарить всех богов за такой подарок.

Её стоны были красноречивее громких заявлений, а в ее глазах был целый океан, в котором я потонул. Как давно ее любил? Возможно, всегда. С первых звуков ее голоса. С первого взгляда. И ровно так же сильно как я ее любил, мне хотелось уничтожить в себе это чувство. Оно поглощало без остатка. Это стало моим роком. Она стала навязчивой идеей. Я пытался избавиться от этого наваждения, забыться в других, но разве чувство это ты забудешь? Не-ет. Оно всегда было и будет там, где стучало мое сердце. Пройти мимо нее и не бросить скупого слова, не коснуться ее — не мог. Пусть это и были до абсурда нелепые шутки и лишь невинные касания. Казалось, я был потерян всю жизнь, и только с ней обрел самого себя. Вместе с ее ответным признанием. Таким откровенным и простым.

Мышка пошевелилась, дернула ногой и сжала пальчики. Замерзла. Как бы ее ножка не была привлекательна, а я все же накрыл ее одеялом. Будущей матери моих детей стоило беречь здоровье. Слишком поспешно? Возможно, но больше я никого не представлял в роли своей лучшей половинки. Да, наши дети определенно будут красивыми, как мама…

— Герман, — пробормотала она, сонно приоткрыв глаз.

Застыв, я напрягся. Дунька могла быть очень непредсказуемой…

— Ты чего не спишь? — поинтересовалась, лениво зевнув, а после потерлась щекой о мое плечо.

Выдохнул. Все хорошо. Мой мышонок не удрал. Не то чтобы я ее отпустил. У нее не было и шанса.

— Я уже говорил, что ты храпишь?! — пошутил. — А еще ты чуть не скинула меня с кровати.

Её глаза расширились, но как только она узрела мою назревающую ухмылку тут же ударила в плечо, бурча себе под нос. Для такой маленькой девчушки у нее был несправедливо сильный удар и пришелся точно на ушиб. Резко вздохнув, сжался. Это было неожиданно… и больно.

— О боже! — взволнованно нависла надо мной. — Я такая идиотка! Прости, — почти плача шмыгнула.

О боли я уже и не помнил, а виной тому были сочные полушария, открывшиеся моему похотливому взору.

Нет. К этому нереально привыкнуть!

— Ой! — пискнула и резко дернула одеяло, прикрывая свою грудь, но открывая кое-что другое уже у меня. Сукин сын был в полной боевой готовности.

Нахально приподняв брови, закинул руки за голову, демонстрируя себя во полной, так сказать, красе. Мимо меня не прошел ее беглый взгляд и вспыхнувшие в одночасье щечки.

— Господи, — пробормотала, хлопнув себя ладошкой по лбу. Упала и уткнулась лицом в подушку, застонав.

Мой смех разразился на всю комнату. Отодрал ее, сопротивляющуюся, от подушки, посадил себе между колен.

— Мышка, глупо стесняться, после всего что было, — подмигнул. Она поерзала и несколько сконфуженно кивнула. — Тем более, есть столько вещей о которых я мечтал, — с блаженной улыбкой поведал, — зажимы, плетки, кожа, ошейник, — сжал ее бедро, — м-м-м, как тебе?

Очевидно, что не очень. Кажется, её глаз дернулся, а рот приоткрылся в немом изумлении.

— Нет? — печально вздохнул, притворно расстроившись. — Может хотя бы наручники?

Дунька поняла, что я лишь подшучиваю и закатила глаза. Опустила голову на мою грудь, доверчиво прижалась, вздохнула.

— Белов, ты иногда такой…

— Какой? — проворковал, потершись щекой о её затылок, — прекрасный? Красивый? Сексуальный?

— Пошляк, — брякнула.

— Но, признайся, тебе это нравится, — наглющая рука нашла краешек одеяла, бесстыже скользнула под него, прошлась по ноге, останавливаясь на