– Я прикажу добавить это в договор и позабочусь о том, чтобы вы получили все перечисленное. Кроме того, вам и вашим людям будет положено довольствие по офицерским нормам… Есть ли у вас еще пожелания?

– Есть. Дозволение акадцам, уже живущим на этих островах, либо желающим туда перебраться, получить российское подданство. Насильно мы никого загонять не станем.

– Хорошо, – кивнул де Меннвилль с несколько мрачным видом. – Да, и вот еще что. В Квебек я предлагаю уйти уже завтра утром.

– Полагаю, что это к лучшему, – кивнул Хас.

– Тогда, господа, отдыхайте, а через два часа приглашаю вас и ваших людей ко мне на ужин.

Все встали, а я запросил разрешения удалиться и пошел на пляж восточнее форта, где недалеко от берега плескалась моя Дженни.

Квебек, 23 августа 1755 года. Джонатан Оделл, второй врач группы, влюбленный

В небольшой церквушке Святого Давида были заняты все скамейки, и практически на каждом квадратном футе кто-то стоял. После того, как невеста, ведомая губернатором де Меннвиллем, маркизом Дюкень, прошла по украшенному сине-белыми андреевскими флагами[159] проходу между рядами[160], стало чуть посвободнее – народ распределился и туда. Мне же как шаферу было грех жаловаться – у меня было лучшее место – в первом ряду, со стороны жениха, практически в центре.

Это был единственный в Новой Франции храм Шотландской церкви, прихожанкой которой на родине была Дженни; она считалась «сестрой» англиканской церкви, и потому была «своей» и для Томми, и для меня. Настоятель ее, отец Дэвид Джонстон, был одним из немногих протестантских священнослужителей, поддержавших «красавчика принца Чарли»[161].

После подавления восстания отец Дэвид был заточен в Эдинбургский замок и подвергнут пыткам, но ему удалось с помощью некоторых его прихожан бежать из заключения и добраться до Франции, откуда он отправился в Новую Францию с несколькими сотнями шотландцев, часть из которых была протестантами. Его новый приход и выстроил ему этот храм на окраине Квебека, вне крепостных стен.

Церемония была достаточно длинной, и перед моим мысленным взором прошел наш путь из Денонвилля в Квебек. После того, как губернатор переговорил с Хасом, он выслал гонцов в Дюкень, распорядившись как можно скорее отправить в Квебек наших индейцев, отряд капитана де Ланглада и немалую часть трофейного оружия. А на следующее утро мы отправились на «Звезде Квебека» по озеру Онтарио. Озеро это было огромным и напомнило мне побережье Нью-Джерси – точно так же не было видно другого берега, да и от южного берега мы достаточно быстро отошли. На третий день мы дошли до форта Фронтенак у истоков реки Святого Лаврентия, где остановились на обед, а затем пошли вниз по величественной реке Святого Лаврентия. Первоначально она напоминала нижнее течение Ниагары – широкая, величественная, неспешная река. Но уже утром третьего дня мы добрались до городка Лашина, где начинались пороги, которые можно пройти разве что на индейском каноэ, да и то если хорошо умеешь им управлять. Оттуда нас доставили по суше в город побольше – Монреаль, ранее известный как город Марии, а далее – на корабле «Святой Лаврентий» в Квебек, куда мы прибыли третьего августа. Нам выделили запасную резиденцию губернатора, а для наших индейцев – пустующее здание казармы рядом с ней. И на второй день нас познакомили с отцом Дэвидом…

А сейчас он, одетый в белое облачение, спрашивал у Томми, а затем у Дженни, согласны ли они быть мужем и женой «в хорошие времена и в плохие, в богатстве и в нищете, в болезни и в здоровье, пока смерть вас не разлучит»[162], и оба они отвечали утвердительно. Я залюбовался Дженни – она была бесподобна в красном шелковом платье[163], под кружевной фатой – и то, и другое подарила маркиза Дюкень, причем платье сшили ее дочери.

– Провозглашаю вас мужем и женой! – произнес с явным шотландским акцентом пожилой священник и добавил, повернувшись к жениху: – Можете поцеловать невесту.

Томми откинул фату Дженни, впился губами в ее губы, и гости зааплодировали. А я, радуясь за своего лучшего друга, подумал, что скоро и мне улыбнется счастье – по расчетам Хаса, сасквеханноки прибудут в Квебек через две-три недели, и в их числе девушка, которая мне стала ох как небезразлична. Конечно, мои родители, наверное, скончались бы от удара, узнав, что я собираюсь жениться не на напыщенной дочери кого-нибудь из людей высшего колониального света, а на «дикарке».

Увы, подумал я с некоторым раскаянием, вряд ли я скоро увижу своих маму и папу – мне теперь дорога на английскую территорию заказана, ведь меня там, наверное, считают погибшим, а вот если я воскресну – то предателем. Тем более что я не могу даже представить себе жизни среди людей, которые так поступают в отношении хозяев этой земли – сасквеханноков и ленапе, ирокезов и массачусеттов, нарангасеттов и гуронов…

А теперь нам предстоит долгая дорога вниз по реке Святого Лаврентия в одноименный залив, и далее на остров Святого Иоанна, где Хас собирается обучить и оснастить местных акадцев, чтобы в ближайшее время отбить у англичан форты Гаспаро и Босежур, а затем, если Бог даст, и всю Акадию. Первые две роты, кстати, будут состоять из шотландцев – и протестантов, из прихожан отца Дэвида, и католиков. А может, наберется и целый батальон – запись добровольцев до сих пор идет весьма резво. Очень уж наши друзья из Каледонии хотят отомстить англичанам.

Мне, конечно, не хочется участвовать в боевых действиях против своих же соплеменников. Но меня заверили, что у меня будет другая работа – под руководством Макса, русского медика, и вместе с Серой Цаплей, нашей задачей будет организация медицинской службы отряда, а также работа над созданием «новой медицины» – в первую очередь, над заменой медицинских препаратов, имеющихся у русских, лекарствами на основе местных растений и наличествующих снадобий.

– Идите с миром! – провозгласил отец Дэвид, и мы пошли в кареты, которые отвезут нас в дворец губернатора. А после свадебного пира, увы, мир нам достаточно долго будет только сниться…