последняя, просьба. Бесстыдно с моей стороны даже упоминать слово «просьба», но я прошу тебя приехать в Дели, чтобы я смог объяснить тебе, что случилось. Это долгая, запутанная история, и ты не поверишь словам, написанным на бумаге, потому что я и раньше писал тебе слова, которые помимо моей воли обернулись ложью. Пожалуйста, встреться со мной. Я хочу, чтобы ты все узнал и понял, и мечтаю услышать из твоих собственных уст, что ты простил меня.

Гулям Мохаммед все устроит. Пожалуйста, приезжай.

С любовью,

твой друг Джимми.

Густад сложил письмо и сунул его в карман.

– Вы поедете? – спросил Гулям.

– Однажды он меня уже обманул.

– Вы делаете ошибку, он действительно остается вашим другом. Но ненадолго, если враги с ним расправятся.

– Бросьте вы. – Лицедей чертов. Он скажет что угодно, лишь бы уговорить меня.

– Нет, это правда. Без преувеличения. Если бы вы хоть раз столкнулись с этими людьми, вы бы поверили. Пожалуйста, поезжайте.

– Ладно, я подумаю, – ответил Густад только затем, чтобы избавиться от навязчивых уговоров.

Вечерний воздух был густым, удушающим, как присутствие этого негодяя, и пах так, как пахла черная стена до того, как за нее принялся художник. Канализационная система опять переполнилась, слышалось нескончаемое бурление вредоносных и зловонных газов. Интересно, подумал Густад, оказали ли какой-нибудь эффект жалобы в муниципалитет, поданные доктором Пеймастером, владельцами магазинов, проститутками и механиками? Задержав дыхание и только изредка, по необходимости, делая как можно более поверхностный вдох, он ускорил шаг, чтобы поскорее миновать это место.

Когда он подошел к дому, Темул ждал во дворе.

– ГустадГустадоченьважноеписьмо.

Письмо было от владельца дома, он благодарил арендаторов за то, что они подписали петицию против расширения дороги, и обещал держать их в курсе относительно судебного процесса. Из тридцати экземпляров Густад взял один и велел Темулу раздать остальные. При том, с какой скоростью работают наши суды, мы успеем состариться и умереть к тому времени, когда будет вынесен вердикт, подумал он. И слава богу.

II

За оставшиеся дни октября состояние Диншавджи не улучшилось. Казалось, он все больше скукоживается в своей больничной кровати. Его руки, ноги, шея, лицо – все ссохлось, кроме глыбы в животе, этого зловещего бугра, вздымавшегося под простыней, да ступней двенадцатого размера, торчавших вертикально, словно близнецы несли караул в изножье его постели.

Густад навещал его так часто, как только мог, минимум дважды в неделю, и очень удивлялся, что, часами просиживая у его постели, ни разу не встретился с женой Диншавджи. Он сообщал другу банковские новости, рассказывал об общих знакомых. Чтобы развлечь его, воспроизводил ссору мистера Мейдона с одним из служащих или описывал, в чем пришла на работу Лори Кутино.

– Сегодня блузка у нее была расстегнута вот до сих пор, – говорил он, расстегивая три верхние пуговицы у себя на рубашке и разводя ее борта в стороны так, что получалась широкая и глубокая буква V.

– Ну ты скажешь! Не может быть, – хихикал Диншавджи.

– Клянусь, – уверял его Густад и в подтверждение своей клятвы щипал себя за шею под кадыком. – Вот досюда. Я не преувеличиваю. Говорю тебе, на ходу ее бубсы колыхались, как горки желе «Рекс».

– Аррэ, кончай дразнить меня, яар. Пожалуйста, умоляю тебя!

– Мужчины, шельмецы, весь день так и слетаются к ее столу под разными дурацкими предлогами. Даже Сыч Ратанса. Ты не поверишь, но в конце концов даже старик Бхимсен не устоял, просеменил к ее столу и спросил: «Мем-сааб, не хотите ли чаю или кофе? Или бисквит с кремом?» Это было уже слишком.

Диншавджи трясся от смеха.

– А что Мейдон?

– Он свою долю удовольствия получил в личном кабинете. Сказал, что его секретарша занята, поэтому он хочет продиктовать кое-какие документы мисс Кутино.

– Ну естественно, – сказал Диншавджи. – Должно быть, он начал ей д-и-к… и забыл, что дальше, увидев ее «Рексы».

Когда тема была исчерпана, Густад сообщил, что вернул деньги Гуляму Мохаммеду, и показал письмо майора.

– Что ты об этом думаешь?

– Трудно сказать, – ответил Диншавджи, – но я бы на твоем месте поехал.

– А если это снова подвох?

Настало время обеда, и над Диншавджи водрузили накроватный столик. Разносчик быстро поставил на него глубокую тарелку с супом и мелкую, накрытую крышкой, после чего покатил свою тележку к следующему больному. Пришпиленный к кровати столиком, Диншавджи казался совершенно беспо-мощным.

– Давай я подниму немного изголовье, – предложил Густад. Он начал крутить ручку, но подниматься стало изножье кровати. Тогда он вставил рычаг в другой паз и попробовал снова. Верхняя половина кровати медленно поползла вверх. – Так удобно?

Диншавджи благодарно кивнул, и Густад, подняв рычаг, закрепил кровать в этом положении. Диншавджи набрал супу в ложку и поднес ее ко рту. Но рука у него сильно дрожала, суп потек по подбородку. Он смущенно улыбнулся, пытаясь вытереть подбородок тыльной стороной ладони. Густад нерешительно развернул салфетку и вытер его сам. Увидев, что Диншавджи позволил ему это сделать без возражений, он взял ложку и начал его кормить.

– Можно с кусочком хлеба?

– Да, конечно. – Густад покрошил хлеб на ломтики, ложкой утопил их в супе, а потом стал вылавливать один за другим.

На тарелке под крышкой лежали баранья котлета и немного вареных овощей.

– Бас, я наелся, – сказал Диншавджи.

– Нет-нет, тебе нужно есть. – Густад разделил котлету на маленькие кусочки, наколол один вилкой и поднес ко рту Диншавджи. – Давай-давай. Открывай рот. Это очень вкусно.

– Прошу тебя, друг, у меня полон живот супа, я сыт по горло.

– Ну будь хорошим мальчиком, Диншу.

– Ладно. При одном условии: мы съедим это пополам. – Густад согласился, но все время норовил скормить Диншавджи лишний кусочек. – Нечестно, нечестно, – восклицал тот, заметив. – Теперь твоя очередь. – Когда тарелка опустела, он выпил немного воды из поильника, посмотрел, как Густад отставляет посуду в сторону, чтобы разносчик забрал ее, потом медленно опускает кровать в горизонтальное положение, и сказал: – Прости меня за все это, Густад.

– Чушь! Мне ведь досталась половина твоей вкусной котлеты, – ответил Густад. Если бы ему не удавалось сохранять бодрый вид, он погрузился бы в печаль и уныние, но при Диншавджи этого нельзя было допустить ни в коем случае.

Позже, когда он уже уходил, Диншавджи снова поблагодарил его чуть ли не со слезами в голосе.

– Не знаю, что бы я делал, если бы не твои посещения.

– Да брось ты, яар. Мне же это ничего не стоит, и для меня это тоже приятное времяпрепровождение. – Он поправил ему подушку. – Чаало, спокойной ночи. И смотри,