Марла повесила трубку.

Она уже убедилась, что разговаривать с автоответчиком бесполезно. Скорее всего никто и не прослушивает сообщения. В первый раз она звонила из дома Джерри. Тогда она оставила свой номер.

И никто ей не перезвонил.

Белый автомобиль въехал на станцию техобслуживания и остановился у обочины в тени здания напротив, позади синего “Дампстера”. Марла не могла не обратить на него внимания, так как у нее уже развивалась мания преследования. Из той машины вышел какой-то человек, но явно не тот, кого она боялась. Плотный курчавый брюнет в синем костюме. Нерешительной походкой он вошел в магазинчик при станции.

Марле показалось, что этого человека грызет какая-то проблема. В ней вдруг взыграло любопытство. Непонятно почему. В конце концов, ее собственная жизнь в последнее время превратилась в сплошной кошмар.

И тем не менее она подошла к машине и глянула на сидящую на пассажирском сиденье женщину.

Та подняла глаза. И Марла онемела от неожиданности.

Голова той женщины была покрыта шарфом, и тем не менее – пусть не на сто, а на девяносто девять процентов – Марла была уверена, что перед ней вторая жена сенатора.

20 сентября, 11 часов 55 минут

У Ронни так пересохло во рту, что она едва разлепила пересохшие губы.

– Кенни, вы не могли бы купить мне попить?

– Да, Ронни, конечно.

Кенни сочувствовал ей, и ему хотелось сделать все возможное, чтобы облегчить ту невыносимую ношу, которую Ронни пришлось взвалить на себя. Он был бы чрезвычайно рад хоть как-нибудь помочь ей. Это Том заставил его сесть за руль и отвезти Ронни в Джексон, так как самому Тому Дэн Осборн строго-настрого наказал держаться подальше от Ронни.

Как бы то ни было, Ронни должна оказаться в кабинете своего адвоката ровно в полдень.

До полудня оставалось пять минут. Ронни старалась оттянуть неизбежный миг, как только могла.

Кенни въехал на территорию станции техобслуживания. Он специально завернул сюда, чтобы наверняка избежать встречи Ронни с падкими на тухлые запахи репортерами.

На этой станции, как и на многих других, имелся магазинчик, где продавались кое-какие немудрящие закуски и безалкогольные напитки.

При мысли о еде Ронни сделалось нехорошо. Она с самого утра маковой росинки во рту не держала, и ей казалось, что она никогда уже не сможет есть.

Зато ей хотелось пить.

– Только попить? Может, еще что-нибудь?

– Нет, Кенни. Просто попить.

Она почти совершенно лишилась голоса. Что неудивительно: она плакала на груди у Тома до тех пор, пока оставались слезы… И Том тоже плакал. Что, между прочим, свидетельствовало о крайней серьезности положения – чтобы разрыдался Том…

Оказавшись в тюрьме, она вновь переступит ее порог через несколько месяцев, а то и лет. Она уверена в этом. И он это знает.

И он никак не может спасти ее. И она ничем. не может помочь себе.

Ей было плохо, жарко, страшно. Никогда раньше ей не приходилось быть под арестом. Да и не ареста она боялась, а дней, недель, месяцев несвободы. Потерянных для жизни месяцев, недель, дней.

Как же это случилось как раз тогда, когда ей открылось значение времени?

Кенни вышел из машины и скрылся за дверью магазина.

Ронни смотрела прямо перед собой и ничего не видела. Стоял теплый солнечный день, но она застыла. Это невозможно. Увы, невозможно.

Ее рука потянулась к ручке дверцы. Она еще может спастись. Убежать…

Вдруг она услышала стук в окно.

Молодая женщина с длинными светлыми волосами.

Ронни была настолько отрешена от всего, что нажала на кнопку, и боковое стекло стало опускаться.

И вдруг она вспомнила, кто она и где находится, и тут же вновь нажала на кнопку, чтобы поднять стекло.

– Нет, подождите! Вы должны меня выслушать! Я знаю, кто все это устроил! Я знаю, кто убил вашего мужа! – тараторила неизвестная женщина.

Палец Ронни замер у кнопки. Стекло было уже поднято на три четверти. Ронни уже поняла, что неизвестная женщина не принадлежит к журналистской братии. Она не показалась Ронни красивой, но, несомненно, была в своем роде привлекательной. Дешевое бледно-голубое платье. Ничем вроде бы не примечательное, но четко очерченное лицо. Очень загорелая кожа.

И эта женщина утверждает, что знает, кто убил Льюиса. Не исключено, что она – сумасшедшая. И все же, что потеряет Ронни, если выслушает ее?

Ронни решилась и опять нажала на кнопку. Стекло медленно поползло вниз.

Секунду или две обе женщины молча смотрели друг на друга.

– Вы сказали, что знаете, кто убил моего мужа? – осторожно начала Ронни.

Она чувствовала себя очень глупо из-за того, что хваталась за соломинку – но разве у нее оставалась более надежная опора?

– У него была яхта под названием “Солнечный путь”?

Ронни кивнула.

– Одна моя подруга – нет, две – пошли однажды вечером на эту яхту и не вернулись. Потом появилось сообщение, что найден труп одной из них. Помните дочь Чарльза Кея Мартина? Вы, наверное, видели телерепортаж.

Ронни кивнула: она в самом деле смутно припомнила сообщения о гибели дочери какого-то телепроповедника.

Женщина наклонилась к ней ближе. Ее пальцы с обкусанными ногтями вцепились в край стекла.

– Все, кто в ту ночь был на яхте вашего мужа, погибли. Сюзан. Клэр. Наши знакомые, которые вызвали девочек. Ваш муж. И меня кто-то пытается убить из-за того, что я знаю! А…

Чья-то фигура выросла за ее спиной. Резким движением тот человек ударил неизвестную женщину в бок. Послышался приглушенный хлопок, глаза женщины закатились, и она рухнула навзничь.

Удивление и ужас парализовали Ронни. Она даже не вскрикнула.

– Теперь твоя очередь, милашка.

Мужская рука ухватила ее за волосы. Она дернулась и почувствовала резкую боль. Мужчина приложил к ее плечу какой-то предмет – как будто бы белый пластиковый прямоугольник размером с ладонь.

На этот раз глухого хлопка не было.

20 сентября, полдень

– Что значит уехала?! – заорал Том.

Он стоял на кухне в доме своей матери, прижимая к уху мобильный телефон. Салли стояла в трех футах от него. С момента отъезда Ронни она не отходила от сына, словно следя, чтобы ее ребенок как-нибудь случайно не поранился.

Но он взрослый человек, ему уже поздно держаться за юбку матери. Он усмехнулся про себя. Он любит мать и благодарен ей за стремление помочь, но в жизни бывают ситуации, в которых матери бессильны.