Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воображение порождало чудовищ. Из-за него вы боялись темноты, но не реальных опасностей, которыми она чревата. Оно населяло ночь собственными кошмарами.
А это значит…
Ринсвинду на ум пришла одна мысль.
– Я думаю, мы должны прекратить попытки повлиять на философов и ученых, – сказал он. – Люди с таким складом ума всегда верят во что попало. Их нельзя изменить. А наука просто чересчур странная. У меня не лезет из головы тот бедняга…
– Да-да-да, мы все в курсе, – устало произнес Чудакулли. – Ближе к делу, Ринсвинд. Что у тебя нового?
– Мы могли бы попытаться научить людей искусству, – сказал Ринсвинд.
– Искусству? – изумился декан. – Оно же для лодырей! От искусства все становится только хуже!
– Живопись, скульптура, театр, – продолжал Ринсвинд. – Я думаю, нам не нужно останавливать то, что начали эльфы. Я думаю, что мы, наоборот, должны всеми силами их поддерживать. Помочь этим людям развить по-настоящему хорошее воображение. Пока оно у них слабоватое.
– Но этого же хотят эльфы, приятель! – вспыхнул Чудакулли.
– Да! – сказал Ринсвинд, едва не опьяневший от нового чувства рождения идеи, не связанной с бегством. – Давайте поможем эльфам! Поможем им уничтожить самих себя.
Волшебники молча обдумывали его слова. Наконец, Чудакулли произнес:
– Что ты имеешь в виду?
– В театре я видел множество людей, которые хотели верить, будто мир отличается от окружающей их реальности, – ответил Ринсвинд. – Мы могли бы… – он пытался проникнуть в известный своей непроницаемостью разум аркканцлера. – Ведь вы же знаете казначея?
– В существовании этого джентльмена я убеждаюсь каждый день, – мрачно ответил аркканцлер. – И весьма рад тому, что в этот раз мы оставили его со своей тетей.
– Помните, как мы излечили его безумие?
– Мы его не излечили, – сказал Чудакулли. – Мы просто изменили его лекарство, чтобы у него непрерывно возникали галлюцинации, будто он в здравом уме.
– Вот именно! Вы применили болезнь как лекарство, сэр! Мы сделали его еще безумнее, и он стал нормальным. Более-менее. Не считая приступов невесомости и э-э… проблем с…
– Да-да, это все так, – сказал Чудакулли. – Но я по-прежнему жду, когда ты расскажешь, в чем дело.
– Ты имеешь в виду, что мы должны сражаться, как те монахи в районе Пупа? – спросил профессор современного руносложения. – Ну, те тощие мелкие парни, которые могут подбросить в воздух здорового человека.
– Что-то вроде того, сэр, – сказал Ринсвинд.
Чудакулли ткнул пальцем в Думминга Тупса.
– Я что-то пропустил? – спросил он.
– Думаю, Ринсвинд имеет в виду, что если мы продолжим дело эльфов, это каким-то образом должно их сокрушить, – ответил Думминг.
– Это может сработать?
– Аркканцлер, я не могу придумать ничего лучше этого, – сказал Думминг. – В этом мире вера не имеет такой силы, как в нашем, но она все равно достаточно сильна. Но эльфы все равно здесь. Они тут хорошо обосновались.
– Но нам известно, что они… вроде как питаются от людей, – сказал Ринсвинд. – А нам нужно, чтобы они убрались отсюда. М-м… У меня есть план.
– У тебя есть план, – тон Чудакулли был явно неискренним. – А еще у кого-нибудь есть план? Ну хоть у кого-нибудь? А?
Ответа не последовало.
– Пьеса, которую я видел, ужасна, – сказал Ринсвинд. – Эти люди, может, и далеко ушли от Угов с Раковинных куч, но им еще есть куда расти. Мой план… Ну, я хочу передвинуть этот мир на линию той истории, в которой существует некто по имени Уильям Шекспир. И где точно нет Артура Дж. Соловья.
– Кто такой Шекспир? – спросил Думминг.
– Это человек, который написал это, – Ринсвинд подвинул к нему лежавшую на столе потрепанную рукопись. – Прочитай с того места, где я отметил.
Думминг поправил очки и прочистил горло.
– Ну и задачка, какой ужасный почерк.
– Давайте я, – сказал Чудакулли, прибирая бумаги к рукам. – Твой голос не подходит для таких вещей, Тупс, – он взглянул на лист и прочитал: – «Какое чудо природы человек! Как благородно рассуждает! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям! Поступками как близок к ангелам! Почти равен богу – разуменьем! Краса вселенной! Венец всего живущего!..»
Он умолк.
– И этот человек живет здесь? – изумился он.
– Потенциально да, – ответил Ринсвинд.
– То есть он, стоя по колено в навозе в городе, где головы висят на пиках, написал это?
Ринсвинд просиял.
– Да! В своем мире он, вероятно, самый влиятельный драматург в истории! Несмотря на то что большинству режиссеров приходилось тактично подправлять его пьесы, потому что у него, как и у всех остальных, случались неудачные дни.
– Что ты подразумеваешь под «его» миром?
– Альтернативные миры, – пробормотал обиженный Думминг. Когда-то он играл третьего гоблина в школьном спектакле, и ему казалось, что его голос вполне подходит для театра.
– Что, по-твоему, значит, он должен быть здесь, но его здесь нет? – спросил Чудакулли.
– Я думаю, он должен здесь быть, но не может, – ответил Ринсвинд. – Смотрите, это, конечно, не люди с Раковинных куч, но в художественном плане они весьма слабы. Местный театр отвратителен, ни одного приличного художника у них нет, даже ни одной нормальной скульптуры не изваяли – это мир должен быть другим.
– И что? – спросил все еще печальный Думминг.
Ринсвинд дал сигнал библиотекарю, и тот просеменил вокруг стола, раздав всем по маленькой зеленой книжице в тканевом перелете.
– Есть еще одна пьеса, которую он напишет… пишет… писал… – сказал он. – Думаю, вы согласитесь, что это может иметь большое значение…
Волшебники прочитали ее. Потом перечитали. Потом стали горячо спорить, но в этом не было ничего необычного.
– Это поразительная пьеса, учитывая обстоятельства, – наконец, изрек Чудакулли. – А местами немного знакомая!
– Да, – согласился Ринсвинд. – Думаю, это потому, что он напишет ее после того, как выслушает нас. Нам нужно, чтобы он выслушал. Этот человек может сказать публике, что она наблюдает за группкой актеров на маленькой сцене, а потом заставить их увидеть грандиозное сражение, которое будет разворачиваться прямо у них на глазах.
– Я что, упустил эту сцену? – спохватился профессор современного руносложения и принялся пролистывать страницы.
– Это из другой пьесы, профессор, – сказал Чудакулли. – Постарайся не отставать. Так что, Ринсвинд? Давай просто предположим, что мы примем твой план. Мы должны убедиться, что этот человек существует и пишет пьесы в этом мире, верно? Зачем?