Без сомнения, он предвидел тогда, что это событие поведет к войне, по крайней мере с австрийским императором, но был далек от того, чтобы этой войны бояться.

Армия тяготилась бездействием; слишком много опасностей было связано с высадкой на берега Англии, однако можно было надеяться, что благоприятные обстоятельства, тем не менее, облегчат ее выполнение; но как удержаться затем в стране, где невозможно получать подкрепление? И какая надежда на спасение в случае неудачи? В истории Бонапарта можно наблюдать, как он всегда старался избегать безнадежных положений. Поэтому война должна была оказать ему услугу, освободив от неудобств, связанных с неудачным проектом высадки.

Во время того же заседания княжество Пьомбино было отдано принцессе Элизе. Сообщая эту новость Сенату, Бонапарт заявил, что княжество плохо управлялось в течение нескольких лет и всегда интересовало французское правительство, поскольку предоставляло возможность сношений с Эльбой и Корсикой, и, следовательно, этот дар не был результатом какой-нибудь особенной привязанности, а является актом разумной политики, связанной с блеском Короны и интересами народов. Подтверждением того, что эти дары императора носили характер феодальных владений, может служить императорский декрет: он устанавливал, что дети госпожи Баччиокки, наследуя своей матери, будут получать инвеституру от императора французов, не могут заключать браки без его согласия, а муж принцессы, получающий титул принца де Пьомбино, должен будет произнести следующую клятву: «Я приношу клятву в верности императору; я обещаю защищать всеми доступными мне средствами гарнизон острова Эльба; я объявляю, что никогда не перестану выполнять, при всяких обстоятельствах, долг доброго и верного подданного его величества императора французов».

Через несколько дней после этого папа с великой торжественностью крестил в Сен-Клу второго сына Луи Бонапарта. По случаю этого события парк был иллюминован и для публики были устроены игры. Вечером состоялись многочисленное собрание и первое представление «Аталии» в театре Сен-Клу.

Со времени революции эта трагедия Расина не ставилась ни разу. Император признался, что это произведение никогда его не поражало, но представлением он очень заинтересовался и еще раз повторил по этому поводу, что очень желал бы, чтобы подобная трагедия была написана во время его царствования. Он разрешил поставить эту трагедию в Париже, и начиная с этого времени в наших классических театрах ставили ряд произведений, которые были ранее устранены революционной предусмотрительностью. Однако и теперь в трагедии опустили несколько стихов, боясь их применения. Люс де Лансиваль, автор «Гектора», а позднее Эсменар, автор поэмы «La Navigation», должны были исправить Корнеля, Расина и Вольтера. Но не во гнев слишком мелочной в своей предосторожности полиции будет сказано: выброшенные стихи, подобно статуям Брута и Кассия, тем больше обращали на себя внимание, чем большее их заставляли исчезнуть.

После этих важных решений относительно Италии император объявил о своей будущей поездке и назначил коронование в Милане на май месяц. Затем он созвал итальянский Законодательный корпус и издал целый ряд декретов и постановлений, относящихся к новому этикету, который он намеревался ввести в Италии. Император назначил придворных дам и камергеров своей матери, между прочими – де Коссе-Бриссака, который просил этой милости. В то же время принц Боргезе был объявлен французским гражданином, а среди наших придворных дам появилось новое лицо – госпожа де Канизи, одна из самых красивых женщин этой эпохи. Госпожа Мюрат в то время родила; она занимала тогда особняк Телюссон, расположенный в конце улицы Виктуар. По этому особняку можно судить, как новые принцессы окружали себя все большей и большей роскошью и все-таки не достигли еще той степени, к которой пришли позднее.

Вскоре не занимались уже ничем, кроме приготовлений к отъезду, который был назначен на 2 апреля, так же как и отъезд папы. За несколько дней до этого Ремюза уехал в Милан с поручением отвезти инсигнии (внешние знаки могущества, власти или сана. – Прим. ред.), императорские украшения и бриллианты Короны, которые должны были использовать во время коронации. С этим путешествием для меня началось новое горе, которое должно было повторяться в течение нескольких лет. Никогда до сих пор я не разлучалась со своим мужем, и у меня создалась привычка так живо и глубоко наслаждаться радостями моего семейного очага, что очень трудно было научиться переносить это тяжелое лишение. Это горе еще увеличило мрачные стороны придворной жизни и очень дорого стоило моему мужу, который, подобно мне, напрасно это обнаружил. Я говорила уже, что жизнь придворного несчастлива, если он желает сохранить свои чувства, которые всегда являются опасной помехой для мелочных обязанностей, составляющих эту жизнь.

Я так беспокоилась, видя, что муж мой отправляется в путешествие, казавшееся мне долгим и почти опасным, что просила его взять с собой одного из наших друзей, бывшего морского офицера по имени Салембени. Это был человек бедный, занимавший незначительное место и живший своим жалованьем и теми деньгами, которые доставлял ему Ремюза, давая секретарскую работу. Я поручила ему заботы о здоровье моего мужа. Это был человек умный, но несколько тяжелого характера, довольно хитрый и угрюмый. Он причинил нам много неприятностей, поэтому я решилась так сказать о нем.

Мое здоровье было слишком слабо, чтобы я могла думать о путешествии; императрица, по-видимому, жалела о моем отсутствии, что же касается меня, то, в сущности, я была рада отдохнуть от этой бурной жизни и пожить немного со своей матерью и детьми.

Статс-дамы де Ларошфуко, д’Арберг, де Серран и Савари сопровождали императрицу. Довольно значительное количество камергеров, придворных чинов, весь многочисленный и довольно молодой двор принимали участие в путешествии. Император отправился в путь 2 апреля, а папа – 4-го. Повсюду, до самого приезда в Рим, папа получал знаки глубокого уважения, и тогда ему, вероятно, казалось, что он навсегда прощается с Францией.

Мюрат остался в Париже в качестве губернатора, ему было поручено тщательное наблюдение за делами города, но он писал донесения, кажется, не всегда беспристрастные. Фуше, более либеральный в своих начинаниях, получив право считать себя необходимым, руководил делами несколько свысока, щадя все партии по своей системе, чтобы сделать себя полезным для всех.

Архиканцлер Камбасерес должен был руководить Государственным советом и быть представителем Парижа. Он принимал очень много лиц с вежливостью, смешанной с известной спесью, которая придавала его манерам смешной оттенок. В конце концов, Париж и Франция находились тогда в состоянии наибольшего покоя. Казалось, все стремится к порядку и подчинению.

Император начал свое путешествие с Шампани. Он отправился в Бриенн и провел один день в прекрасном Бриеннском замке, желая посетить колыбель своей юности. Госпожа де Бриенн проявляла необычайный энтузиазм по отношению к нему, а так как он всегда любил обожание, то держался с ней очень мило. Было интересно видеть, как некоторые родственники госпожи де Бриенн, проживающие в Париже, получали от нее оживленные письма по поводу этого пребывания императора. Так как письма эти сообщали о реальных событиях, то производили в свете известное впечатление. Успех нетруден для сильных мира сего, они не нравятся нам только тогда, когда совершенно неблагожелательны или совершенно неумелы.