В это время Ремюза заметил, что Талейран, пользовавшийся большим влиянием на Бонапарта благодаря своему таланту, очень завидовал влиянию Фуше, которого не любил, а также внутренне презирал Маре и выражал это презрение своими обычными язвительными насмешками, которых трудно было избежать. Не имея никаких иллюзий относительно императора, он, однако, хорошо служил ему, старался сдерживать его страсти, стремясь поставить его в определенное положение как по отношению к иностранцам, так и по отношению к Франции, уговаривая создать учреждения, которые могли бы действительно его ограничивать. Император, как я уже говорила, любил создавать и притом быстро понимал и легко схватывал то, что казалось ему новым и значительным, поэтому он охотно принимал советы Талейрана и закладывал вместе с ним первоначальный фундамент того, что было действительно полезно. Но затем его желание повелевать, его недоверие, страх быть чем-нибудь связанным заставляли его бояться власти того, что он сам создал, и по неожиданному капризу он вдруг сворачивал с дороги и откладывал или сам разрушал начатый труд. Талейран раздражался, но, от природы беспечный и легкомысленный, не находил в себе достаточно сил и последовательности для настойчивой борьбы и кончал тем, что охладевал и бросал предприятие, которое требовало наблюдения, утомительного для него. Последующие события объяснят все это гораздо лучше, чем я делаю в данный момент. Мне достаточно указать на то, что начал уже замечать Ремюза, правда, еще довольно смутно.

Между тем разгорелась война между Англией и Испанией. Мы ежедневно совершали вылазки на море; некоторые из них были до известной степени удачны. Одна из флотилий, выйдя из Тулона, смогла присоединиться к испанской эскадре, и в газетах много шумели об этом успехе[73].

Двадцать третьего мая Бонапарт был коронован итальянской короной. Церемония была торжественна, подобно той, что произошла в Париже. Императрица присутствовала на ней, сидя на одной из трибун. Ремюза рассказал мне, что в церкви произошло всеобщее движение в тот момент, когда Бонапарт, взяв Железную корону и возлагая ее на свою голову, произнес угрожающим голосом: «Бог дал мне ее, – горе тому, кто к ней прикоснется!»

Остаток времени, проведенного в Милане, был употреблен частью на празднества, а частью – на составление декретов, которые регулировали положение и управление нового королевства. Почти повсюду во Франции радовались этому событию, однако оно и беспокоило немало лиц, которые предвидели войну с Австрией как его последствие.

Четвертого июня в Милан явился генуэзский дож [Жироламо Дураццо, последний дож Генуи], который просил присоединения своей республики к Империи. Это заявление, подготовленное заранее или даже сделанное по приказу, было принято с торжественной церемонией, и тотчас же эта часть Италии была разделена на новые департаменты. Вскоре после этого итальянскому Законодательному корпусу была предложена новая конституция, а принц Евгений был назначен вице-королем Италии.

Император покинул Милан. Он совершал путешествие, казавшееся по виду увеселительной поездкой, но на самом деле это было изучение австрийских военных сил по линии реки Эч. Согласно Кампо-Формийскому договору, Бонапарт оставил австрийскому императору Венецию, и это делало его опасным соседом для Итальянского королевства. Приехав в Верону, разделенную Эчем на две части, Бонапарт принял барона де Венса, который командовал австрийским гарнизоном в той части Вероны, которая принадлежала его государю. Барон, по-видимому, узнал о наших силах в Италии; император, со своей стороны, рассмотрел силы противника. Исследуя берега Эча, он понял, что надо было построить крепости, которые могли бы защищать реку, но, высчитывая время и необходимые расходы, проговорился, что было бы проще и лучше удалить австрийцев от этой границы. Можно представить, что с этой минуты он уже внутренне решился на войну, которая и разразилась через несколько месяцев.

Впрочем, австрийский император, со своей стороны, не мог относиться равнодушно к тому могуществу, которого достигла Франция в Италии. Английское правительство, которое старалось возбудить против нас континентальную войну, ловко воспользовалось беспокойством австрийского императора и тем недовольством, которое мало-помалу охладило наши отношения с Россией. Английские газеты поспешили объявить, что Бонапарт осматривал свои войска в Италии только для того, чтобы привести их в боевое состояние, создавая грозную армию. Были выдвинуты несколько австрийских корпусов, и внешняя видимость мира, которая еще соблюдалась, послужила только к тому, чтобы дать возможность приготовиться обоим императорам, сделавшимся к тому времени почти открытыми врагами.

Празднества в Генуе – Кардинал Мори – Моя уединенная жизнь в деревне – Госпожа Луи Бонапарт – «Тамплиеры» – Возвращение императора, его увеселения – Женитьба Талейрана – Война объявлена

Император, путешествуя, посетил Кремону, Верону, Мантую, Болонью, Модену, Парму, Пьяченцу и появился в Генуе, где был принят с энтузиазмом. Он вызвал в Геную главного казначея Лебрена, которому поручил надзор за новой администрацией. Здесь он расстался со своей сестрой Элизой, которая сопровождала его в путешествии и которой он подарил Лукку, присоединив ее к Пьомбино.

В Вероне для императора устроили показ боя собак и быков в древнем амфитеатре, в котором помещалось сорок тысяч зрителей. При его появлении раздался всеобщий крик восторга, и он был искренно тронут этим приветствием, действительно внушительным благодаря количеству народа и самому месту. Празднества, данные в Генуе, носили действительно сказочный характер. На обширных платформах были устроены плавучие сады, которые завершались чем-то вроде храма, также плавучего, – он приблизился к берегу, чтобы принять Бонапарта и весь двор. Тогда все барки соединились вместе и удалились от берега, и император очутился посередине очаровательного острова, откуда он мог любоваться Генуей, тщательно иллюминованной и как бы воспламеняющейся от фейерверков, устроенных одновременно в нескольких местах.

Во время пребывания в Генуе Талейран получил удовольствие совершенно в своем вкусе, – так как его всегда забавляло, когда он мог найти или заметить что-нибудь смешное. Кардинал Мори, живший в Риме со времени своей эмиграции, пользовался репутацией, созданной резкостью его замечаний в нашем Учредительном собрании[74], однако у него было желание возвратиться во Францию. Талейран написал ему из Генуи и уговорил приехать, чтобы представиться императору. Он явился в Геную и, приняв немедленно тот почтительный вид, который мы всегда с тех пор наблюдали, повторял во всеуслышание, что явился, чтобы увидеть великого человека. Он добился аудиенции. «Великий человек» быстро понял его и, ценя так, как кардинал того стоил, доставил себе удовольствие и дал ему возможность отречься от прошлого.