– Ну, значит, решили, берешь отпуск. – Шеф начинает говорить отвратительным фальшиво-бодрым тоном: – А про отставку даже не заикайся. Мне сейчас не до перекройки команды…

– Нет, не решили, – говорю я. – Работать больше не могу. Давайте уж лучше «по состоянию здоровья», а не по другим соображениям…

– А-а, – мрачнеет шеф. – Вот ты о чем… Но ты же знаешь, чье это решение по хосписам.

– Знаю, – говорю я, уже не скрывая злости. – Хотите – присоединяйтесь.

– К чему «присоединяйтесь»? – не понимает шеф.

– Ко мне. К моей отставке.

– Ну, так! – Он встает и с силой захлопывает ноутбук. – Неделю тебе даю. Отоспись, тогда поговорим!

И тут меня разбирает смех. Хочу сдержаться и не могу, фыркаю и трясусь как ненормальная:

– «Отоспись»! Отличный совет! Если б вы знали, о чем просите!..

Нет, надо сдержаться! Не хватало только истерику тут устроить!.. Но шеф уже жмет на кнопку селектора:

– Врача, быстро!

И это сразу приводит меня в чувство. Встаю и иду отсюда вон – через огромный пустой кабинет. В дверях меня чуть не сбивает с ног мужик в сером костюме и с кейсом в руке – дежурный врач.

– Что случилось? Кому плохо?

Я пропускаю его в кабинет и говорю громко, чтобы шеф слышал:

– Плохо? Нет. Во всяком случае, не мне.

В глазах – толченое стекло. Едва узнаю людей, идущих навстречу по коридору, киваю всем без разбора… Но стекло в глазах для меня привычно. Как и свинцовый шар, перекатывающийся в голове. Это дневные приветы от бессонницы. А вот сердце… Та-та-та-та… Та… Та-тата… Та… Та… Вот сейчас совсем замрет – даже дыхание перехватывает… Да… Сердце с каждым днем все хуже. Останавливаюсь в рекреации, достаю из холодильника минералку, медленно пью, глядя в окно… С юга, со стороны Воробьевых гор, подползает гроза. В черной туче шевелятся, попыхивают молнии – еще беззвучно. Или здесь стекла тоже четверные, бронированные?

В тот день, когда Алешу увезли в хоспис, тоже была гроза и молния разбила старую иву над прудом – Алешин «изумрудный дворец». Но это случилось, когда нас не было дома. В хоспис Алешу увозили из Баковки, из министерской клиники. А я без памяти валялась в реанимации в той же клинике. Только через неделю, когда меня привезли домой, я увидела останки несчастной ивы, торчащие из пруда, как хребты лох-несского чудовища…

Та… Та… Та-та… Сердце толкается, просит: «Сегодня! Сегодня!»

– Да, – говорю я. – Сегодня. Не зря же я видела этот сон…

– Мария Акимовна!..

Это давешний дежурный доктор – подкрался неслышно по толстому ковру.

– Мария Акимовна, вам точно не нужна помощь?

Интересно, это шеф его послал за мной проследить или сам он обеспокоился?.. Если сам – не удивительно. Знаю, что выгляжу ужасно.

– Нет-нет, всё в порядке…

Поднимаюсь на свой этаж. Здесь гораздо больше людей, чем на пятом, где сидит шеф. Меня атакуют прямо у выхода из лифта: «Мария Акимовна!.. Мария Акимовна!..» Господи, ведь сегодня воскресенье, откуда их столько!.. Сама виновата – привыкли, что многое могу решать на ходу… Могла…

В приемной у меня тоже людно. Никому ничего не говоря, прохожу в кабинет, оттуда связываюсь по селектору со своим первым замом:

– Кирилл Андреевич, мне нездоровится. Не знаю, насколько серьезно я больна. Возможно, что серьезно. Пока возьмите все на себя. Распоряжение я уже подписала.

Пищит вызов из приемной.

– Мария Акимовна, к вам Меликянц, ваш юрист.

– Да-да, впустите. И чаю… А, нет, он чай не пьет. Кофе. А мне воды.

Меликянца я вызвала сама. Сегодня надо все доделать – подчистить хвосты, как любит выражаться шеф…

– Овсеп Акопович, проходите…

Этот седовласый, всегда безукоризненно одетый армянин действует на меня успокаивающе… Сколько раз замечала – при нем перестает трепыхаться сердце, отпускает волнение, даже серая муть перед глазами рассеивается… Но сегодня нет сил встать и выйти ему навстречу. Показываю на кресло у приставного стола. Прежде чем сесть, Меликянц открывает кейс и выкладывает на стол бумаги – те, что я должна подписать.

– Мария Акимовна. – Он садится и благодарно кивает секретарше, которая принесла кофе. – Мария Акимовна, дорогая… – он запинается, будто не знает, как продолжить.

Спрашиваю его:

– Вы всё подготовили? Можно подписывать?

– Да, конечно, всё, как вы просили… Но у меня большие сомнения. Я не понимаю – что все это значит? Что с вами происходит?..

Конечно, я ждала, что он заведет этот разговор. Но что я ему отвечу?..

– Мария Акимовна, я имею право на эти вопросы, на это беспокойство. Я работал с вашим отцом, знаю вашу семью сорок лет, помню вас совсем юной девочкой… А когда случилось это несчастье с вашими родителями, я был рядом, я видел, как стойко вы всё переносили. По характеру вы в отца, а он был, извините за высокий стиль, человек из стали… Но что же теперь? Что все это значит? Завещание, все эти подробности относительно имущества, доверенности на управление вашими средствами… Наконец, опекунство над Алешей, которое вы хотите возложить на меня… И то, как вы, простите за откровенность, таете на глазах… Могу представить, как вы переживаете за Алешу. Для меня его болезнь тоже как гвоздь в сердце… Но с вами-то, с вами что такое? Почему вы сама готовитесь к худшему? Вы больны? Это онкология? Что-то еще?..

– Овсеп Акопович, я благодарна вам за беспокойство, за готовность помочь мне и Алеше и за ваше бескорыстие тоже…

Нет, про бескорыстие зря сказала. Меликянц подумает, что я лишний раз давлю на его совесть, а он и так все делает для меня почти бесплатно… Зря сказала – совсем я не в форме!..

– Да, благодарна за все… И поэтому скажу предельно честно: я не знаю, что со мной. Знаю только, что могу умереть.

– Мария Акимовна, дорогая, каждый человек может умереть, и никто не знает своего часа. Многие составляют завещания, стараются держать в порядке дела, даже, извините, покупают места на кладбищах. Но с вами ведь что-то другое. Вы как будто ждете…

– Не надо! – перебиваю я его. – Давайте оставим это. Все равно ничего более внятного я вам сказать не могу…

Опять трепещется сердце, опять тревога и смятение запускают в меня холодные лапы. Беру документы, ставлю подписи, едва соображая, что подписываю, полностью полагаясь на Меликянца. Но я знаю его давно. Он позаботится обо всем. Он не оставит Алешу.

Меликянц собирает бумаги, пятится от стола:

– Мария Акимовна… Если я могу чем-то еще… В любое время дня и ночи…

Снова мигает и пищит канал приемной.

– Мария Акимовна, если вы освободились, откройте новости. Там – про хоспис, в котором ваш сын.