– Жалко ежика-то, – сказала я, расталкивая в себе привычного пессимиста. – Сломается.

– Этого ежа не сломить, – пообещал Гоша. – Он крепкий, как колумбийская арабика.

И пессимист свернулся в клубочек, зевнул и уснул, не хуже воображаемого ежика. Да и нас потянуло обратно под одеяло.

Кстати, кофе я умудрилась выпить, не повредив ежа. Он остался на дне, гордый и несокрушимый, только чуть уменьшился. В тот день все получалось хорошо.

К вечеру мы выбрались из дома. Решили, что пора осуществить давний замысел и сходить наконец в кино и кафе. Доехали до ближайшего кинотеатра, на «Краснопресненской», изучили репертуар. Только что начался фильм про Стива Джобса. Я думала, что уже смотрела его, но, оказалось, нет – в том, что я видела, Джобса играл Эштон Кутчер, а в этом – Майкл Фассбендер. Видимо, цифровая революция, затеянная создателем айфонов, предполагала, что теперь его должен сыграть каждый актер от ста восьмидесяти и выше. Новый айфон – новый фильм, такой алгоритм.

Я поделилась догадкой с Гошей, и мы стали шепотом предполагать, кого еще можно было снять в роли Джобса. Чтобы довольными оказались все слои населения, особенно агрессивно толерантные, мы включили в список Идриса Элбу и Уму Турман.

Потом фильм закончился, мы вышли в вестибюль, я позвонила маме и отпросилась у нее еще на одну ночевку. Мама, конечно, отпустила, и сказала, что они с Кузей, Владимиром Леонидовичем и Гораном отлично проводят время за игрой в уно, Жозефина и Антон разъехались по домам, а группа «Поддоны БУ!» отправилась куда-то в полном составе – возможно, петь песни в переходах.

– А Илюха? – испугалась я.

– Илюха в сычевальне, – успокоила мама. – Терзает бас-гитару, пока ее не увезли. Мы уже почти привыкли к этим чарующим звукам.

– То есть у вас никаких проблем, – уточнила я.

– Почти. Попугай Исаич научился орать «уно!» и сбивает всех с толку. По-моему, ему это нравится.

Я попрощалась с мамой и повернулась к Гоше:

– Тебе точно не нужно сейчас общаться с отцом? Он же в гости приехал.

– Он как раз и есть в гостях, – возразил Гоша. – Главное, что не один. У него в прошлом году умерла жена, и он без нее загрустил, заметно сдал. И сейчас не столько ко мне приехал, сколько сбежал из Белграда. Мы же недавно виделись, я Таню к нему возил. Ну, тогда, вместо Кипра. Мы приехали – а там все так же, как было при Драгане, книги ее на столе, часы у кровати, косметика в ванной, и папа на кухне суетится в ее фартуке. Мы его успокоили и повели в кафе есть чевапчичи. Таня мясо вообще не любит, а на чевапчичи соглашается, потому что слово смешное. Хорошо тогда побыли, папа развеселился, стал строить планы, собирался новую книгу переводить. Но, видимо, эффект чевапчичей прошел… В общем, хорошо, что твои родители его развлекают.

– С одним из моих «родителей» я познакомилась тридцать первого декабря, – улыбнулась я. – Зато у Кузи пару дней назад не было ни одного дедушки, а теперь целых два.

– Папа любит детей. Он хорошее приобретение в качестве дедушки. И Драгана любила, с Таней носилась как с родной внучкой.

– Долго они с Гораном прожили вместе? – спросила я.

– Долго, – вздохнул Гоша. – Поженились вскоре после того, как папа вернулся из Москвы, не прощенный моей мамой. Детей у них с Драганой не было. А через четыре года папа узнал обо мне. И сразу рассказал жене, не умел ей врать. Знаешь, как отреагировала эта святая женщина?

– Ну-ка? – Я живо представила, как бы сама отнеслась к подобной новости. Точно не как святая.

– Драгана сказала: «Вот видишь, я же говорила, что у нас будут дети. Вези его сюда!»

– Потрясающе. И имя у нее такое хорошее. Красивое.

Бедный Горан. Я молчала, думала, как бы ему помочь. И еще немного, на самом краешке сознания – о том, что Гоша все-таки не поехал без меня на Кипр.

Гоша взял меня за руку, и мы пошли к машине.

– Я, наверное, слишком много болтаю, – произнес он, открыв мне дверь и усадив на пассажирское сиденье. – Даже немного охрип. Извини. Почему-то ты вызываешь у меня странное и непривычное желание рассказывать о своей жизни.

– Это потому что я опытный и профессиональный интервьюер, – совершенно некстати похвасталась я.

– Либо потому что в основном я общаюсь с Борей и Таней, – Гоша не обиделся. – А там еще надо умудриться вставить слово.

– Таня же довольно молчаливая, – удивилась я.

– Это с незнакомыми. Она долго привыкает к людям, впрочем, как и я, – видишь, лучшего друга я знаю с трех лет и мы до сих пор живем в одном доме. А Таня в какой-то момент начинает считать человека своим и тогда становится очень разговорчивой. Твой сын это уже знает и не стесняется ее воспитывать: «Тань, ты как радио, дай другим сказать!» Очень взрослым выглядит в такие моменты.

– Я ни разу такого не слышала! – сокрушалась я. – Ты не только о своей жизни мне рассказываешь, но и о жизни моего ребенка. Очень полезный информатор.

– Хорошо, считай, завербовала меня, – согласился Гоша. – Мы поедем в кафе обсуждать фильм про Стива Джобса? Правда, я опять за рулем, и мальбека мне не выпить.

– Последний вопрос можно? – попросила я. – Почему Таню зовут Таня? Почему не сербским именем типа Драганы?

– Ну, Татьяной в Сербии тоже называют, – ответил Гоша. – Но в нашем случае это скорее был компромисс. Танина мама – татарка с почти непроизносимой фамилией. Ее родственники предлагали татарские варианты. Мои – сербские. А я подумал, что будет круто назвать дочь простым спокойным русским именем Таня… Теперь ты знаешь обо мне все!

– Да, – засмеялась я на весь район. – Простым спокойным русским именем. Татьяна Гойковна Петрович!

И не поехали мы ни в какое кафе.

В Нехорошую квартиру я вернулась пятого января к ночи. Пыталась прошмыгнуть незамеченной, но в прихожей меня встретила угрожающая тень Илюхи и его челки.

– Так-так, – сказал он. – Гуляем, значит.

– Ну па-ап, – проныла я как можно убедительнее. – Я больше не буду!

– Твоя мама меня все время кормит, – укоризненно произнес Илюха. – Причем всяким супом. Когда уже вернется царствие бутербродов!

И без перехода добавил:

– Я песню написал. Пойдем.

– Кто песню написал? – шепотом переспросил Гоша. Он проводил меня до двери, но закрыть я ее, оказывается, забыла. А музыку и все, что ее касалось, Гоша слышал так же явственно, как идеальный бог – молитвы созданных им людей.

Гошина голова просунулась в квартиру.

– Я зайду, – сказал он тоном, не предполагающим отказа.

Илюха, впрочем, не возражал. Провел нас в сычевальню, усадил на раскладушку, взял бас-гитару, предупредил: