– Да! Да! Так! Вот! Возьми ещё пушку! – Лазарро тянет мою руку к своему поясу, и я достаю пистолет и приставляю к его виску. Он удерживает меня так, что головка его члена касается моего входа.

– Я выстрелю. Я вынесу тебе мозги, – цежу.

– Да… именно так. Ты уже их вынесла, проверь, что там осталось. – Он резко насаживает меня на себя, и я втягиваю воздух через нос.

Боль и удовольствие пронзают тело. Они стягивают знакомой похотью низ живота. И теперь там так скользко. Я, сцепив зубы, кладу палец на курок.

– Не двигайся. Я тебя убью, – рычу.

– Это ещё никому не удалось. Будь первой, Белоснежка, убей меня. – Приподнимает меня и снова грубо сажает на себя.

Жмурюсь и хнычу, а он так довольно улыбается. Он победил, и это меня так бесит. Снова победил меня! Ненавижу его! Яростно обхватываю его лицо, в другой руке всё ещё держа пистолет.

– Ты ублюдок. Мудак. Скотина. Насильник. Я не шлюха, мать твою. Я не твоя грёбаная шлюха, – шиплю в его губы.

– Потрясающе. Чёрт, это меня так заводит. Ты меня так заводишь. Я услышал тебя. Заводит так, Белоснежка. Продолжай. Давай. Гори на мне, – сцепив зубы, говорит он.

Рычу, толкая его в грудь, и он падает на землю. Приставляю к его горлу пистолет.

– Когда я кончу, то урою тебя, – выпаливаю, цепляясь за его рубашку и поднимаюсь на его члене. Чёрт, это хорошо. Мне очень хорошо. Я опускаюсь и снова поднимаюсь, ощущая, как буквально всасываю его в себя.

– Блять… охрененно! – Лазарро раскидывает руки на траве. Ударяю ладонью по его груди.

– Я скучал, Белоснежка. Вот так мне нравится больше, – добавляет он.

Так хочется стереть эту чёртову ухмылочку с его лица. Я хватаюсь за его рубашку и ритмично двигаю бёдрами. Мне стыдно и противно оттого, что я не могу остановиться. Я вбираю его член в себя, не позволяя себе стонать, насаживаясь до основания, и так же быстро поднимаюсь. Моё дыхание сбивается. Кровь шумит в ушах. Внутри меня всё пульсирует, а меня бесит, что он при этом ничего не делает. Он просто лежит, нагло улыбаясь мне в лицо. Мои губы подрагивают от бессилия и голодного зова плоти. Оргазм проносится по всему телу, и я скачу быстрее и быстрее, не в силах прекратить этот ад. Взрываюсь какой-то порочной грязью внутри. Она обрызгивает всё вокруг. Жмурясь, падаю на грудь Лазарро, и из глаз текут слёзы. Я захлёбываюсь от рыданий.

– Белоснежка? Ты чего это удумала? – недоумённо спрашивает Лазарро. Он забирает из моей руки пистолет.

– Ты сделал меня шлюхой… грязной, противной и вульгарной. Ты… это ты… я ненавижу себя… хочу сдохнуть от того, как мне гадко сейчас. Гадко, – всхлипываю и, приподнимаясь, бью его в грудь.

– Ты издеваешься надо мной… ставишь меня на тот же уровень, что и этих блядей. А я не такая! Не такая! Я ненавижу это тело! Ненавижу то, что ты делаешь со мной! Ненавижу! Я презираю тебя! И себя презираю! Лучше бы я ничего не чувствовала, чем эту огромную боль и жуткий стыд за то, что твой член ещё внутри меня! Я не хочу быть такой… не хочу… не хочу получать удовольствие. Оно не очищает… оно… помыться хочется… каждый раз мыться… это плохо. Плохо… ты заставил меня считать себя такой шлюхой. Ты… я ненавижу тебя… – скуля, скатываюсь с его члена и сажусь на траву, закрывая лицо руками. Мне больно и горько видеть себя такой. Отвратительно понимать, что меня ломает грязь. Она давно поселилась внутри меня, и это делает меня такой жалкой.

Из горла вырывается крик, и я бью себя. Луплю себя ладонями по всему телу, пытаясь хоть как-то справиться с разрывающим изнутри давлением. Оно разрывает меня, изводит, сводит с ума и дерёт. Дерёт. Дерёт.

– Белоснежка, – Лазарро хватает мои руки, но я выгибаюсь и скулю.

– Убей меня… просто убей меня… не хочу превращаться в это грязное подобие женщины… мне стыдно за то, что я хочу тебя… стыдно…

– Прости меня, – выдыхает он мне в лицо. Жмурюсь и всхлипываю.

– Ты думаешь, это поможет? Поможет не чувствовать на себе твою грязь? Поможет мне принять себя? Нет… нет… никогда не поможет грёбаное извинение. Ты сломал меня… ты этого хотел… радуйся… отвернёшься, и я клянусь, что…

Лазарро обрывает мою речь поцелуем. Он наваливается на меня всем телом, опрокидывая на траву.

– Не говори то, что можешь сделать. Не говори. Это не грязь… может быть, грязь… мне всегда было насрать. Мне не стоило до тебя дотрагиваться, – он убирает волосы с моего лица. – Не клянись в смерти, потому что я знаю, ты сделаешь это из принципа, чтобы только доказать мне, что ты не трусиха. Я это знаю. Мне не следовало вчера так с тобой поступать. Я больше не буду. Обещаю. Только по взаимному согласию, или когда я увижу, что ты меня хочешь. Глазами. Я пытался быть хорошим для тебя. Пытался, но я не умею, Белоснежка. Я не умею… и не буду хорошим. Я всегда дерьмо. Буду дерьмом и дальше. Жизнь у меня такая. Я только беру. Если нужно, беру насильно. Но я беру, и мне насрать на условия. Я возьму своё, когда захочу. А тебя я хочу. И я согласен с твоими новыми условиями. Я пытаюсь… пытаюсь, но когда-нибудь мне это надоест. А пока я буду пытаться. А ты мне не помогаешь. Я не потеряю тебя. Ты будешь моей, пока я этого хочу. Моя. – Он склоняется, чтобы поцеловать меня, но я дёргаю головой.

– Вещь. Всегда забываешь добавить «вещь» или шлюха. Или блядь. Или половая тряпка. Или тупая сука. Я все эпитеты, которые ты мне говорил, вспомнила, или поможешь? – рычу.

– Сука – степень высшего восхищения в моём понимании. Ударить я тебя не могу, поэтому приходится обходиться словами. Ты меня доводишь, – бурчит Лазарро, потираясь носом о мою щёку.

– Тогда купи словарь, чтобы выражаться иначе. Я ненавижу то, что ты со мной сделал. Ненавижу, и как только ты отпустишь меня…

– Тогда я не выпущу тебя из рук. Буду лежать здесь до посинения, пока не сдохну, но получу прощение. Ты простишь меня сегодня, – твёрдо произносит он.

– Ты не понимаешь…

– Я не хочу понимать херню, Белоснежка. Ты моя. Я, мать твою, здесь с тобой. Я никого не снимаю. Я, как мудак, поклоняюсь твоему грёбаному телу и твоим глазам, а тебе всё мало. Ну, вспылил я. С кем не бывает.

Открываю рот, чтобы обложить его всеми ругательствами, которые выучила, но Лазарро не даёт мне этого сделать. Он накрывает его своим, забивает весь мой голос куда-то в горло.

– Нет… ты не сделаешь…

– Дай мне больше, Белоснежка. Дай мне, как грёбаному животному, больше. Мне нужно твоё тепло, и я обещаю, что буду контролировать свой язык. Я научусь, – шепчет он, уменьшая давление на мои губы, и продолжает целовать.

– Почему я должна тебе опять верить? Чтобы ты в очередной раз унизил меня? Убил всё внутри меня? Я не хочу этого…

– Я докажу. Губами. Я не умею говорить нормально. Но ты будешь моей. Всегда моей. Тебе снова понравится всё это. Мой член ты будешь боготворить так же, как я твои глаза. Ты будешь. Я никогда не сдаюсь, – не прекращая целовать мою шею, бормочет он. Его рот опускается к моим ключицам. Жмурюсь и ищу внутри себя отвращение. Дёргаю руками, но он лишь крепче сжимает их, так держа придавленными к земле.