— Нет, не только в ней, — мужчина улыбнулся. — Хотя признаюсь, ваша внешность мало кого может оставить равнодушным. Но все гораздо сложнее, тем более что сама ваша ненависть отчасти стала причиной моей любви.

— Это как? — искренне удивилась девушка.

— Жаждете подробностей? — он снова усмехнулся, лукаво поглядывая на собеседницу, очевидно, не хуже слушателя-ветра угадывая в ней наивное проявление женского тщеславия.

— Обойдусь, — обиженно фыркнула та. — И так же ясно, что все дело в том, что вы — мой хранитель. И любовь здесь ни при чем.

— Ошибаетесь, хотя я сам так думал какое-то время. То есть, сначала я полагал, что влюблен, затем решил, что мои чувства — следствие странной роли, отведенной мне судьбой. Я говорил об этом с Энлил. Она сказала, что хранитель испытывает потребность оберегать и защищать хранимого, но отнюдь не восхищение, нежность и прочие романтические эмоции. Кроме того, она поведала мне, что история не знала романов между хранителями и хранимыми. Это не значит, что их вовсе не было или подобные отношения невозможны в принципе. Скорее всего, в этих отношениях просто не было ничего достаточно важного и интересного, способного повлиять на ход событий или оставить след в истории. Из этого я сделал вывод, что симпатия, которую я испытываю к вам, не зависит от природы хранителя.

Хранитель? Любопытно. Ну, хоть что-то становится понятней. По крайней мере, ясно, что если девчонка решилась пройти Тропой испытаний, то мужчина просто не мог отпустить ее одну. Значит, маг из них двоих все-таки она. С другой стороны, зачем хранитель магу, способному преодолеть Тропу?

— Тогда мне вообще сложно понять, — пожала плечами девушка. В целом она вела себя так, будто признание в любви ничуть не трогает ее, разве что удивляет.

— Мне тоже. Впрочем, у меня было довольно времени разобраться в своем отношении к вам. Надо признать, вам удалось произвести впечатление в день нашей первой встречи. И дело не только в вашей красоте, которую не спрятать за черными нарядами. Ваша песня, дерзость и язвительность покорили меня, при этом изрядно разозлив. Признаюсь, не думал, что с этим браком возникнут хоть какие-то сложности. Самонадеянно, конечно, но я был уверен, что, несмотря на предсказуемую изначальную неприязнь, завоевать сердце юной девушки легче легкого. Казалось, что стоит нам только познакомиться, и… Но не тут-то было. В отличие от большинства женщин, та, что я выбрал себе в жены, вовсе не собиралась складывать свое сердце к моим ногам. Ваше поведение показалось мне вызовом, покорить вас стало почти так же интересно, как одержать победу на поле боя или за столом переговоров. К тому же, меня уязвляло, что я вызываю отвращение у собственной невесты. Возможно, дело в том, что предыдущие женщины доставались мне слишком легко. Я не покорял их, скорее наоборот, они боролись за мою благосклонность…

— Вы всерьез считаете, что мне интересно послушать о ваших любовницах или о несравненном мужском обаянии, заставлявшем этих несчастных терять разум? — Лотэсса скривила презрительную гримаску. — Воздержитесь от подобных откровений, сделайте милость. И не смейте думать, что я ревную! Просто нахожу подобные разговоры непристойными.

— Прошу прощения, — мужчина старательно изображал покаяние, но в зеленых глазах плясали озорные искорки. — Действительно, разговоры не для девичьих ушей.

— И уж подавно глупо хвастаться своими прошлыми женщинами, объясняясь в любви собственной невесте, — язвительно поддела его собеседница, натолкнув Уивинорэ на мысль, что не так уж она равнодушна к признаниям спутника и чужда ревности, от которой отрекалась с таким возмущением.

— И опять вы правы, моя прекрасная энья! — он склонил голову. — Мне лишь хотелось объяснить, почему ваше равнодушие вызвало во мне досаду и желание во что бы то ни стало покорить вас. Если хотите, я решил сделать это назло, чтобы отомстить за проявленное пренебрежение.

— Это все? — холодно вопросила девушка.

— Нет, это только начало. Чем больше я узнавал вас, тем больше проникался пониманием и сочувствием. Несложно понять ход ваших мыслей, сделавших из меня чудовище. Вы вините меня в том, что ваш прекрасный мир оказался в одночасье разрушен, дорогие люди погибли, а государство утратило независимость. Не могу согласиться, что не мешает мне искренне сострадать вашему горю. Просто невозможно равнодушно созерцать такую боль.

— То есть вы полюбили меня из жалости? — в голосе девушки слышалось удивление, граничащее с возмущением.

— Как вам нравится все упрощать, — мужчина покачал головой. — Я не полюбил вас из жалости. Сострадание в моей душе породило желание утешать, защищать и заботиться, одним словом — нежность. А нежность по отношению к юной прекрасной девушке — очень опасное чувство.

— Не убедили. Все равно выходит, что вся ваша любовь назло и из жалости.

— Как я понимаю, вас это не устраивает? — он улыбнулся. — А что вы желали услышать?

— Ну, — протянула Лотэсса. — Было бы уместнее сказать, что я прекрасна, умна, восхитительна, необыкновенна… в общем, все, что в подобных случаях говорили другие мужчины, — она вроде как шутила, точнее язвила, однако что-то в лице и голосе давало понять, что девушка и впрямь была бы не прочь услышать все это от спутника.

— Мне, значит, не позволено упоминать бывших возлюбленных, а вы можете приводить в пример своих многочисленных поклонников?

— Конечно, — усмехнулась дерзкая девица, ничуть не смутившись. — Не я же признаюсь вам в любви!

— И то верно. Что ж, энья Лотэсса, вы прекрасны, умны, восхитительны, необыкновенны. Заметьте, я говорю все это искренне, а не просто исправляя свою оплошность. Кроме того, вы благородны, добры и бесстрашны.

— К вам я никогда не была добра, — довольно жестко осадила его Лотэсса.

Уивинорэ обратил внимание, что девушке словно доставляет удовольствие мучить спутника, выступавшего в роли смиренного искателя ее благосклонности. Сложно было понять, что на самом деле испытывает Лотэсса, старательно разыгрывающая надменное безразличие к признаниям.

— Ваша доброта временами относилась даже ко мне, — возразил мужчина. — Впрочем, думаю, нам стоит прекратить этот разговор. Можете забыть все, что услышали.

Очевидно, холодность дамы его сердца все-таки уязвляла влюбленного и причиняла боль, которую он не желал показать.

— Я не забуду, — внезапно надменное безразличие исчезло, уступив место искренности. Девушка говорила тихо и проникновенно. — И я не хочу, чтобы вы совершали из-за меня убийство.

— Вы, кажется, не так давно хотели, чтобы я убил хозяина той рабыни, забыл, как ее звали…

— Но не из-за меня! — воскликнула Лотэсса.

— То есть я могу совершить убийство, спасая совершенно чужую мне жалкую женщину, и не должен убивать ради собственной невесты, которую люблю?

— Надеюсь, вам не придется этого делать, — глядя на спутника, девушка выглядела столь нежной и трогательно беззащитной, что даже Уивинорэ, равнодушный к внешней красоте и прочим людским достоинствам, начал понимать ее спутника. — Я все-таки верю в помощь Маритэ. Она же соизволила явить нам свою милость и силу.