Квазимодо покосился на рыжую. Девушка была холодна как рыба и возилась с котелком. Хорошая компания подобралась – настрой у всех хуже не придумаешь. Как из такой ситуации вывернешься?

Поскольку тяги к коллективному обсуждению не наблюдалось, Квазимодо пришлось напрячься и обдумывать планы на ближайшие будущее единолично. Для продолжения пути вор выбрал северный берег – там больше холмов и зарослей, к тому же во время переговоров в замке Квазимодо сделал все, чтобы утвердить хозяев в мысли, что «полусотник» намерен во что бы то ни стало прорываться к своему командованию. Пусть там, к югу, и ищут.

– Все, прощаемся с лодочкой и надеемся на ноги, – скомандовал вор, заходя в воду. Разгруженная долбленка покачивалась на темной речной воде. Сияли звезды, круглая луна повисла фонарем над ближайшей рощей. Интересно, когда рыжая решит превращаться?

Лодку снова затопили, теперь уже навсегда. Фуа работал, посапывал, но не произносил ни слова. Полез было за рыбой, но Квазимодо остановил:

– Не нужно. До утра мы должны уйти дальше от берега. Идешь с нами?

Ныряльщик молчал.

– Ныр, ты сам за себя решай, – мягко сказал вор. – Наши мнения, конечно, круто разошлись. Поверь, я тебе худого не желаю. Она хуже зверя. Ты видел, как нас корежило от одних воспоминаний. Если решишь отделиться – мне будет тебя не хватать. Но решай сам. Я не нянька.

– Мы ушли из замка. Каждый решает за себя, – неожиданно вставила рыжая. – Я сделаю лежку.

– Зачем, не нужно, – начал было вор.

– Нужно, – отрезала девушка.

Глядя, как блестят в темноте искры в ее глазах, Квазимодо побледнел. Рыжая взяла котелок, кусок ткани, толкнула коленом пленницу. Леди Атра покорно встала – кажется, она ничего не поняла. Ныряльщик сидел на корточках, смотрел на реку.

Квазимодо сглотнул и склонился к мешкам. Тащить на горбу – это не то что в лодке возить, нужно получше уложиться.

Фуа пристально разглядывал реку. Квазимодо справился с грузом – собственно, не вещи тащить приходится, а барахло одно, тряпки да благовония. В бегах первейшей нужды груз. А сапог нету. Вот дерьмо – куда больше долгого босого путешествия вора страшило предстоящее объяснение.

Рыжая появилась, когда Квазимодо уже совершенно изнемог. Звякнул измазанный землей котелок.

– Все. Пошли, – не сказала – гавкнула Теа.

Фуа обернулся, потом вскочил на ноги.

– Все, – повторила рыжая, глядя ему прямо в глаза. – Она была отравой. Ее больше нет.

Ныряльщик коротко зарычал. Квазимодо и не знал, что Лягушка может так быстро доставать нож. Вор едва увернулся. Фуа проскочил мимо, тут же развернулся. Узкое лезвие сверкнуло перед вором. Пришлось отпрыгнуть в воду.

– Хватит! – скомандовала Теа. Ее длинная нога ловко подсекла перепончатую ступню фуа. Ныряльщик упал на колено, тут же высоко подпрыгнул и развернулся к девушке.

– Хочешь – бей, – хрипло сказала рыжая. – Я зарезала гадюку. Она убила моего самца, опозорила меня. И я ее убила. Быстро и без мучений. Не так, как я хотела, будь она проклята. А ты, слабоумный жаб, попробуй мне отомстить. Только мне. Ква ничего не знал. Слаб он убивать красивых сук.

– Верно, – выдавил из себя Квазимодо. – Не знал я. Но догадался. И мешать не стал. Верно ты сделала, рыжая. Некуда нам змею девать было. А в живых оставить – она нас не пожалела бы, выдала бы при первом случае. И вообще убить ее было нужно. Скольких людей для своего удовольствия извела, сука мерзкая. Да и не только людей.

– Звери вы, – свистящим шепотом сказал фуа. – Хуже акул.

– Может, и хуже. Только сделанного не воротишь. – Вор подобрал котелок, повернулся спиной к бывшему другу и принялся смывать с посудины могильную землю. Если фуа снова за нож схватится, то так тому и быть.

Ныряльщик плакал, уткнувшись лицом в песок. Рыжая повернулась и ушла в темноту.

Луна вздрагивала, отражаясь в медленных водах реки. Проклятый котелок никак не желал отмываться.

Издалека казалось, что плоская высокая вершина холма уже порозовела. Светать только начинало, но Квазимодо уже подумывал об устройстве дневной лежки. Вернее, убежище, конечно, должна найти Теа. Уж это у девчонки получалось великолепно. Да и вообще – по выносливости и умению выживать на этих холмистых равнинах рыжая на голову превосходила обоих мужчин.

Четвертые сутки беглецы уходили на север. Шли только ночью, под прикрытием рощ и кустарника, частью – вдоль русла почти пересохшей речушки. На второй день повезло – ливень смыл следы. Теа все равно крутила – закладывала петли, «сбрасывала», заставляла возвращаться по своим следам, уводила по скалистой террасе и намечала ложные направления. Квазимодо повиновался беспрекословно и только пытался понять суть трюков – когда-нибудь наверняка пригодятся. Фуа шел сзади, упрямо молчал и делал вид, что никаких спутников у него нет. Квазимодо несколько раз пытался заговорить, натыкался на безмолвное презрение и умолкал сам. Ну, может, и прав Лягушка. У вора и у самого было тяжко на душе. Хоть вроде все и правильно сделали, и другого выхода не было, а все равно… Прав ныряльщик. Ладно, остается выбраться в места безопасные, а там пусть идет, ищет друзей почестнее.

Пока безопасностью и не пахло. По ночам на вершинах холмов горели десятки сторожевых костров, днем склоны и рощи прочесывали бесконечные разъезды и патрули. На охоту была поднята вся королевская армия, и к войскам с величайшей готовностью присоединились местные жители. Хорошо еще, что при всем желании и вояки, и местные охотники и следопыты не могли полностью перекрыть огромные безлюдные пространства.

Квазимодо раздумывал о том, какую же награду назначали за их головы. Гадать – дело, конечно, бессмысленное, собственную башку продавать не понесешь, но все равно любопытно. К тому же такие мысли отвлекали от главной проблемы – жутко хотелось жрать. Стоило уйти от реки, и сразу стало ясно, какую неоценимую пользу приносит фуа. Рыбки больше не было. Ящерицы, змеи, несколько птичьих яиц – этого и одному человеку мало. В крошечном озерце фуа наловил десяток рыбешек величиной с палец. По старой памяти поделился с бывшими друзьями. Но это так, скорбное напоминание о былой роскоши. Кроме того, нынче рыбешка тяжким камнем упала в желудок – Квазимодо никогда не нравилось принимать подаяние. Тем более от тех, кто тебя ненавидит. Два раза Теа умудрялась подбивать в кустах птичек. Тонкие косточки беглецы обсасывали до блеска, куда больше времени занимало сокрытие перьев, пуха и прочих следов жалкой трапезы. Рыжая верила, что опытный следопыт легко отличит, чьей добычей стали пичуги. Птичьи перья прятали под аккуратно взрезанный дерн. Теа тщательно наводила порядок, и беглецы двигались дальше. Идти приходилось медленно – шедший последним фуа все сильнее прихрамывал и все чаще запутывался в колючих кустах. Ныряльщик ни о чем не просил, но рыжая, ведущая беглецов, сама замедляла ход. Квазимодо, и сам измотанный бесконечным ночным движением, такому благородству был искренне рад.