— Угу…

* * *

Полуфинал проходит относительно спокойно. Всеволод Алексеевич снова усаживает её точно за своим стулом, и Сашка два с половиной часа созерцает его макушку и читает новости в Интернете. Иногда поглядывает по сторонам и изредка на сцену. Там ничего интересного для неё нет: всё те же конкурсанты, косящие под Туманова, Сапфиру или Ольгу, в зависимости от пола и репертуара. Некоторые ни под кого не косят, просто мыши бесцветные, тонким сопрано поющие одинаковые песни в духе «Россия моя, небеса голубые, купола золотые». Скукотень.

Сокровищу тоже не особенно весело, но его хоть соседи по судейскому столу развлекают. Он тут единственная знаменитость, остальное жюри собрали из местных деятелей культуры. Но Туманов кого-то знает, с кем-то познакомился на ходу, он же товарищ общительный. И судя по тому, как он крутится, поворачиваясь то к одному соседу, то ко второму, он нормально проводит время.

Сашка скользит взглядом по зрителям, рассчитывая найти Нунастю. Наверняка же она заранее увидела Туманова на афишах и позаботилась о билете. Но то ли она сидит слишком далеко, то ли Сашка ошибается в прогнозах. А может, Нунастя давно переросла школьное увлечение, и сейчас уже тусуется в каком-нибудь клубешнике под совсем другие песни. Не из всех же Нунасть вырастают Сашки. И слава богу.

Вечер после концерта стремительно заканчивается, стоит им перешагнуть порог номера. Всеволод Алексеевич даром что целый день изображал электровеник, сразу валится в кровать. Через полчаса Сашка, перегнувшись через спящее сокровище за пультом, выключает телевизор, минуту думает, не взять ли телефон — ночами она часто сидит в Интернете, когда Туманов уже спит. Потом отвергает эту идею и прижимается поплотнее к своему усталому дракону. Как всегда, когда приходится ночевать в чужом месте, ей муторно, и хочется пусть иллюзорной, но защиты.

Просыпается Сашка от шума дождя и свежего, приятного ветерка. Спать ложились с открытым окном, вечером было душновато. Однако, и что делать в Кисловодске в дождь? По парку не погуляешь, а других развлечений тут не предусмотрено.

— Проснулась? — доносится любимый голос. — Ещё немножко, и проспали бы завтрак. Хотя, я не уверен, что хочу на него идти.

Сашка приподнимается на локте. Сокровище идёт от ванной комнаты к кровати, и по тому, как он идёт, становится понятно, что никакой парк им не светил бы в любую погоду.

— Всё-таки перетрудил вчера коленку, — морщится Туманов, ловя её взгляд. — Наверное, сегодня лучше полежать до концерта. Придётся тебе, Сашенька, одной погулять по Кисловодску.

— Ага, сейчас, — фыркает Сашка и вылезает из-под одеяла. — Бегу уже, прыгая по лужам. Ложитесь, я принесу вам завтрак.

— Не дадут, — качает головой Туманов. — Не того уровня гостиница. Да и бог с ним, чайку попью. А потом закажем что-нибудь.

— Мне не дадут? — мрачно уточняет Сашка, переодеваясь.

— Хм… Да, с таким взглядом… Что это я, действительно, — бормочет Всеволод Алексеевич, укладываясь в кровать. — Я буду омлет и запечённые яблоки, мне вчера понравились. Только сама поешь, пожалуйста!

— С вами поем.

— Хотел бы я посмотреть на битву «Александра Николаевна против персонала гостиницы». Жаль, мне попкорн нельзя.

Сашка показывает ему язык и скрывается за дверью. Вопреки ожиданиям, в ресторане гостиницы, где проходят завтраки, с пониманием относятся к её просьбе. То ли чувствуют вину за отсутствовавшие удобства, то ли прониклись ощущением, что у них на третьем этаже живая легенда шастает.

После завтрака начинается привычная возня: намазать колено специальной мазью, напоить сокровище обезболивающим, настроить в планшете футбол. И заодно, пока появилось свободное время, навести порядок, развесить парадно-выходное, брошенное вчера после концерта. Да и рубашку прогладить заодно.

Словом, Сашка окунается в привычные заботы, за которыми можно даже забыть, что за окном не Прибрежный. И если не выходить из номера, не общаться с посторонними людьми, то ей не так уж и плохо. Всеволода Алексеевича, конечно, жалко, но он после таблеток тоже повеселел. Пока не встаёт, у него ничего не болит, и любимая футбольная команда выигрывает.

Один раз всё же приходится выйти, чтобы купить к обеду свежей черешни. В меню рум-сервиса достаточно подходящей для него еды, но нет ни одного подходящего десерта. А сезон черешни уже начался, о чём он как бы невзначай вспомнил. И Сашке не трудно пробежаться до киоска на углу.

— У нас только наличка, — сообщает продавщица, стоит Сашке раскрыть портмоне.

— Перевод? — Сашка вытаскивает телефон.

— Только наличка.

— Да что ж такое-то! А где у вас ближайший банкомат? Выпущенный после хрущёвской оттепели желательно.

— Ближайший — в конце Курортного бульвара.

— А современный? В конце Курортного бульвара — динозавр.

— У вас в Москве, — отрезает тётка с таким презрением, будто Сашка спросила, где собираются проститутки.

Сашка мысленно считает до десяти. Сокровище хотело черешню… У него болит колено, ему ещё сегодня работать, он не оценит, если вместо черешни получит разозлённую Сашку. Чёрт с ним, с банкоматом. Ну сожрёт карточку, значит, сожрёт. Приедут в Прибрежный, закажут новую.

Но всё обходится благополучно, банкомат выдаёт наличку и возвращает карточку, Сашка покупает черешню и возвращается к Туманову. Обед проходит мирно, и после еды они ещё успевают пару часов подремать прежде, чем приходится собираться на концерт.

Когда Туманов встаёт со словами «Ну, пора одеваться», настроение стремительно ползёт вниз. Хотя сам Всеволод Алексеевич не выглядит ни огорчённым, ни обрадованным. Для него просто наступает рабочее время, встать и собраться на концерт для него так же естественно, как для кого-то естественно вставать в пять утра, бриться, съедать бутерброд и идти на завод. Или ехать на метро через всю Москву в офис. Просто график другой и мишуры больше, костюм с бабочкой вместо рабочей спецовки.

— Саша, ты со мной или остаёшься? — интересуется Туманов, распахивая дверцы шкафа.

— С вами.

— А если со мной, то одевайся. Ты чего зависла?

Сашка действительно зависла. Казалось бы, превращение домашне-расслабленного сокровища в собранного и серьёзного артиста Туманова она видела сотни раз. Как и наоборот, видела смену добродушной маски артиста на замученное или даже раздражённое лицо человека. И всё равно терпеть не может этот момент перехода. Только что он был с ней, для неё, понятный и близкий. И вот уже для всех, официальная версия, которая пугает и отталкивает, как в детстве.

— Саша? У тебя всё нормально?

А сам уже рубашку застёгивает и в туфли влезть пытается. Без ложки, потому что ложка здесь очень короткая, ему так сильно нагибаться неудобно. И садиться не хочет, чтобы брюки раньше времени не мять.

— Да, конечно.

Сашка поспешно встаёт. Помогает с