Я уже заканчивал подметать, а Стивен дочитывал свою газету, у него даже уже высохли волосы, когда раздался первый телефонный звонок. Было 7:30 — моя бывшая жена Елена на другой стороне земного шара, очевидно, только что легла спать. Стивен сам подошел к телефону, опередив меня, и некоторое время разговаривал, потом вернулся на террасу и сказал, что ему звонили из Найроби.

— Звонил, Эдвард, человек, который, возможно, скоро станет премьером Уганды, — похвалился Гэтсби передо мной, больше никого вокруг не было.

Я подумал, что босс наверняка начнет в таком случае какой-нибудь бизнес с Угандой, построит там кроличьи или куриные фермы, разовьет их народное хозяйство и будет с ними оживленно торговать, может быть, нефтью, нефть ведь есть у Гупты. Недавно же Гупта и его адвокат договорились из моей кухни по телефону (!) о покупке нового танкера. Обделали они это дело в два часа, считая на калькуляторе и звоня из кухни во все страны мира, и на следующий день уже получили все необходимые документы специальной почтой и подписали их. Интересно, знает ли Гэтсби об этом? Следовательно, мы сможем повезти нефть в Уганду на танкере Гупты. Может быть, Гэтсби пошлет и меня в Уганду, и я там стану что-то делать от имени Стивена Грэя, торговать какой-нибудь абсолютно необходимой слаборазвитым странам гадостью. Все возможно. Я вспомнил Рэмбо, пробиравшегося с караванами к Хартуму или из Хартума…

Пришла Линда. Стивен пошел наверх менять халат-кимоно на костюм, я закончил свою террасу и взялся накрывать на стол — поставил приборы на белейшую и чистейшую скатерть. Чистка стоит нам всякий месяц баснословные суммы, свои вещи я чищу вместе со стивенскими, поэтому на мне все блестит, я выгляжу выхоленно и свежо, как наше серебро и наши скатерти, не так, как мои дела, к счастью.

Дела мои были в ужасном состоянии. Несколько дней назад мне отказало «Харпер энд Роу». «Кто еще мне отказал? — думаю я, — скоро уже будет совсем мало издательств, которые мне не отказали». Поражение за поражением на этом основном моем фронте, лучше бы у меня не ладились отношения с Гэтсби, я бы это пережил как-нибудь. Главное, что я никак не могу вмешаться лично в этот ебаный канцелярский бизнес продажи. Вынужденно остаюсь пассивен и жду».

Я расставляю бокалы и продолжаю развивать эту интересующую меня тему: «Ожидать решения от неведомых канцелярских сил, от людей, которых вы ни разу в жизни не видели и никогда не увидите, — все равно как если бы вы были приговорены к смертной казни, и вот вы посылаете апелляцию в один суд, ждете месяцы… Вам присылают наконец бумагу с «нет», но вы апеллируете в другой суд, это возможно. Опять ждете, опять через месяцы из бюрократических глубин приходит «нет» Вы на грани ужаса, вы в отчаянии и в истерике, как все, вы боитесь смерти, и их решение там, в кафкианских внутренних кабинетах, ничего общего не имеет с вашим делом, тем, кто вы и что вы натворили. Ужас. Рок. — Вот обитатели издательств».

Далеко уже те патриархальные простые времена, когда вы шли прямиком к издателю — умному торговому человеку, несли написанное и говорили: «Hi! Боб, или Джон, или Моисей! — вот моя книга, я уверен, она будет иметь успех. Let us make a deal! Я молодой, энергичный, это моя не последняя книга».

Боб, или Джон, или Моисей читал книгу и говорил, поскребывая в затылке: «О'кей, Эд, я думаю, эта книга может нам что-то принести, кой-какие деньги. Конечно, это риск, ну да ладно, рискнем…» — Такие были солнечные времена.

Я знал еще недавно в России немало людей, готовых отсидеть в тюрьме по нескольку лет, лишь бы их книги были напечатаны. Многие ради этого лезли в социальную борьбу, в оппозицию правительству. Вы считаете, это нормальная ситуация? «И во всех решительно областях жизни такие воздвигнуты преграды на пути личности, — думает слуга, — и это и есть ежедневные убийства, которым подвергает нас цивилизация…»

Что хорошо в физической работе — что она дает возможность время от времени параллельно предаваться своим мыслям. Я заказал по телефону lumb-chops.

— Хорошо, Эдвард, — сказал один из братьев Оттоманелли, — будут тебе твои lumb-chops. Но, может быть, ты хочешь взять вырезку? Сегодня есть отличная свежая вырезка.

— Нет, благодарю, — сказал я, — мы консервативны. Босс хочет баранины.

— О'кей! — засмеялся брат Оттоманелли. Я потратил следующие минут пятнадцать на то, чтобы выцарапать из Линды чек. Она все время закатывалась, как шар в лузу, в очередной телефонный разговор, половина из разговоров были совершенно бессмысленны, я же сидел в лакированном китайском кресле рядом с ее секретарским столом и брезгливо ждал. Линда хуй прервет телефонный разговор, чтобы выписать мне чек.

— Сколько тебе нужно? — наконец спрашивает она подозрительно.

— Дай мне 150,— говорит хаузкипер.

— Зачем тебе так много — 150? Стивен завтра уезжает. На один ланч ты собираешься истратить 150? Ты же не платишь за мясо, Эдвард. Возьми 100,— говорит Линда…

— А ты, дорогая, не будешь есть ничего ни завтра, ни послезавтра? Не хочешь иметь ланч? — ехидным голосом спрашиваю я ее.

Она дает мне 150. Боссовский цербер эта Линда.

Я засовываю чек в карман и не спеша уебываю в банк. Когда находишься возле денег, трешься возле них все время, появляется большая уверенность в себе и некая неспешность. Я всегда боялся банков, чувствовал себя в них робким прохожим до того времени, как стал работать на Стивена. Сейчас я обнаглел. Я например, очень разозлился, когда новый, не знающий меня в лицо банковский служащий попросил меня как-то расписаться на обороте чека, чек был, кажется, на полторы тысячи долларов, для Стивена, он брал cash в очередное путешествие. Я брезгливо сказал банковскому рабу, расписываясь: «Послушай, ты, я прихожу сюда минимум два раза в неделю, а то и чаще, и никто никогда не просил меня расписываться». Ибо чек несет на себе гордое имя мистера Грэя. Но этого я рабу уже не сказал. Подумал.

Зеленные лавки в нашем прекрасном городе дьявола держат почему-то корейцы, так же, как в Москве все чистильщики обуви были айсоры, ассирийцы. Корейская девушка с плоским интеллигентным лицом всегда приветствует меня улыбкой, я постоянный покупатель. Я выбираю мой вечный романский салат, аспарагус, вообще что душе угодно, и так же не торопясь, сунув одну руку в карман, уебываю домой. По дороге я заворачиваю к пухлому Майклу в магазинчик «Mad for cheese» за сыром и хлебом, таким свежим, что Линда каждый день удивляется этому хлебу уже год и лопает его, как будто она mad for bread. Я иду домой очень не спеша, еще рано, и сегодня день, который мне нравится. Я вообще люблю осень, осенью я к себе прислушиваюсь с особым вниманием, все мне осенью яснее и понятнее, просторнее.

Сегодня мне впервые становится понятно, что скоро я отсюда, из миллионерского домика, съебу. Не знаю еще как, и даже точное время пока мне неизвестно, но первый сигнал уже поступил откуда-то. Я не принимаю решения пока, я иду, переваливаясь, в своей старой китайской куртке домой. Китайская куртка досталась мне после старшего сыночка Генри, ее забыл, возможно, один из его друзей, и хозяин так и не объявился.