Если надо, нынешний американец, храня и умножая традиции, ив сортире просидит хоть год, там, внизу, по горло в этом самом, но потомотмоется их шампунями и вернется живым и с медалями. А нынешний араб – англичануже не осталось, – конечно же, лучше умрет, чем вступит даже ногой в этосамое.

Вот суть побед штатовцев. Хоть в военных конфликтах, хоть вторговле, хоть в дипломатии. Во всем. Это суть простого человека. И чем человекпроще, тем он американистее. Против американистости выступать очень трудно,потому что основная масса человечества... простые люди. Очень простые. А когдаесть возможность стать еще проще, эта масса ею становится...

В кабинете Кречета, как мне показалось, телевизоровприбавилось. Или поменял экраны на побольше. Если кого-то и раздражала страннаяманера президента держать в кабинете включенные телевизоры, то постепеннообвыклись, стерпелись, даже начали находить плюсики, успевая отлавливать ценныекрупинки, в вообще-то пустой руде информации. По крайней мере, видели, чтовбивается в голову простому человечку, будь он слесарем или трижды академиком.

Звук везде приглушен, а на одном телеведущая в двухчасовойбеседе расспрашивала другого о его творческих планах, а ничтожество сглубокомысленным видом изрекало какие-то глупости, рассказывало о своейгениальности, как оно умеет строить телепередачи, разговаривать со всякими тамзвездами.

Коломиец подскакивал как на острых гвоздях, бросал посторонам возмущенные взоры, приглашая разделить с ним негодование, аКраснохарев, наконец, сказал, морщась:

– Ну, правы вы, правы! Но скажите, а вот если сейчасвыступал бы академик Блохин, разве его слушали бы? Ну, нашелся бы один-два...Кому нужны умные передачи? Всем подавай либо веселые, либо... такие. Смотрите,то грязное белье певички копнет, то про тампоны другой расскажет... Вот ислушают.

Коломиец вопнул:

– Но это же мерзко!

– Согласен, но с другой стороны... нужны ли стране миллионыграмотных? Десятки миллионов? Цивилизацию двигают одиночки. Остальные простобыдло, им дешевые анекдоты с экрана да сплетни о кинозвездах. Теперь чаще – отелеведущих.

Коломиец заволновался:

– Нет уж, извините!... Вы просто ужасные словаговорите! Никакой одиночка среди тупого народа ничего сделать не сможет-с!Простите, как ни велик, скажем, Христос, но он проповедовал среди довольноразвитого народа. Тот и без него драл друг другу бороды по поводу толкованиятой или иной строчки в Ветхом Завете! Или Будда, тот же Магомет, столь любимыйВиктором Александровичем... Если уж мы за подъем, то подниматься нужно всеммиром, Народ, который смотрит по телевизору только хоккей, клоунов да певичек,подвигнуть куда-то трудно.

Кречет, не переставая мерить шагами кабинет, бросил почтибодро:

– Начнем поворачивать им головы в другую сторону!.. Укого шея закостенела, скрутим вовсе. Я ж говорил, горбатых выправлять будем. Внашем правительстве, к счастью, появился такой генератор идей, как сам ВикторАлександрович Никольский!

Коломиец сказал с мягким упреком:

– Что это вы так ерничаете. Все-таки вы президентстраны, для всякого великая честь пообщаться именно с вами!

Кречет хитро взглянул в мою сторону:

– Взгляните на Виктора Александровича, он так недумает. Правда, из деликатности не скажет, но думает... сказать, что он думает?

Я протестующе выставил ладони, но Коломиец, нахальный Когани другие закричали «Просим-просим», и Кречет сказал неожиданно очень серьезно:

– Да, я президент. Президент великой страны!.. В моихруках такая мощь... Но через четыре года... максимум, через восемь... я уж небуду президентом. А Никольский так и останется Никольским, автором работы, чтоперевернула мир, доктором наук, гением философии. Как, скажем, Коломиец, еслиего пинком из министров, то останется великим драматургом, куда более великим,чем какой-то министр культуры Коломиец, о котором тут же забудут. Так чторебята, я не заблуждаюсь, кто из нас велик на самом деле!..

Коломиец сперва слушал с раскрытым ртом, потом зарделся, приосанился,даже выпятил грудь и принял вид классика со школьного портрета.

– Пинком из министров? – переспросил язадумчиво. – Давно пора. По крайней мере, содержание наших разговоровздесь... я имею в виду их конфедициальность, не стало бы известно газетчикам.

В помещение стало тихо. Сказбуш взглянул остро:

– У вас есть какие-то данные?

Я бросил на стол газету:

– Ревнуете, что не вы заметили?.. Взгляните.

Сказбуш схватил газету, его быстрые глаза задвигались,хватая текст целыми абзацами. Лицо мрачнело, губы сжались в тонкую линию. Когани Черногоров нависли над его плечами, заглядывая через плечо, и когдараздраженный Сказбуш попытался то ли пригладить волосы, то ли почесать взатылке, тут же угодил пальцами в раскрытый рот министра внутренних дел.

– Да, – наконец процедил Сказбуш тяжело, –эти газетчики залезли чересчур... чересчур...

– В пермские лагеря, – предложил Коган. – Тамна лесоразработках недобор.

Но его голос звучал смущенно, глаза бегали по сторонам, покане уперлись в Коломийца. Министр культуры выпрямился, хотя лицо было изрядносмущенным.

– Да ладно, – сказал я брезгливо, – разве невидно, что наш министр... надо же, культуры!.. устанавливает контакт смассмедия? По-своему, понятно, устанавливает. Разбалтывая, о чем здесьговорится. Хуже того, со своими комментариями. Я уверен, что это егокомментарии.

Коломиец разом покраснел, я удивился такой особенности внемолодом уже человеке, но, как увидел с опозданием, министр покраснел не отстыда, а от гнева. Он выпрямился с таким достоинством, что хоть сейчас влейб-гвардию:

– Как вы... как вы можете?.. Это же такая гнусность...

Я спросил резко:

– Это с вашей подачи?

– Что именно?

– Вот, к примеру. Что все религии – мразь, но исламзлее, жизнеспособнее, потому и стоит заставить принять его всем русским... Ктоначнет артачиться, того выправим. Это уже намек на известные слова о горбатых.

Краска разом отхлынула от его лица, но смертельная бледностьуказала не на страх, а на самую настоящую ярость:

– Я не мог сказать такую гнусность!..

– Но разговор передали вы?

– Это не...

Он поперхнулся, я сказал еще резче:

– Саму суть передали вы?

– Это, – провозгласил он негодующе, – не...это не... Да, я говорил с массмедиками! Но я говорил не так! Это онипередернули!..

Министры пригнули головы, потому что Кречет выпрямил спину,смотрел рассерженно, в комнате запахло грозой. Настала тишина, я сказал громкои четко: