— Извини, я не слышала. Она решила, что нам надо с тобой попрощаться, мы и пошли. Что мне оставалось делать? Надеялась, что ты догадаешься. Это тебе. На память, — я протянула ему книгу о замках северной Англии, которую купила в книжном магазине Линкольна, пока Люська выбирала какие-то пригласительные карточки.

— Спасибо, Эс. А это тебе. С автографом от призрака, — усмехнувшись, он вручил мне хорошо знакомую книгу о Скайхилле и Скайвортах.

— Я так и думала, что это ты. Спасибо! Кстати, я ведь еще долго буду здесь, до конца лета. Хочешь, приеду в Лондон тебя навестить?

— Нет, Эс, не хочу, — твердо сказал он. — Я буду лежать в корсете, неподвижно. Не хочу, чтобы ты меня таким видела.

— Ну, тогда… — немного растерялась я. — Тогда потом можешь найти меня в Фейсбуке.

— Обязательно.

Мы помолчали немного, не глядя друг на друга.

— У меня для тебя еще один подарок, — сказал Джонсон, подойдя ближе.

Он достал из кармана черный бархатный мешочек и вытряхнул из него серебряную цепочку с густо-зеленым камешком, пронизанным золотыми искрами.

— Это авантюрин, — сказал он, осторожно застегнув цепочку у меня на шее. — Мне кажется, зеленый цвет идет тебе намного больше синего. — Вздохнув, он посмотрел мне прямо в глаза: — Мы ведь больше не увидимся, так?

Я кивнула с сожалением:

— Наверно.

— Глупо, но я этому не рад — и рад одновременно. Потому что… Неважно. Ну…

Я хотела поцеловать его в щеку, как Люська, но Джонсон взял меня за плечи и неожиданно крепко поцеловал в губы. Казалось, это длилось вечно. Наконец он отпустил меня, взял книгу и вышел.

— Как жаль… — сказала я, прижав кулон к губам. И повторила: — Как жаль…

Лето явно устало. Утро было сереньким, тусклым. Трава серебрилась холодной росой. До отъезда оставалось восемь дней. Всего восемь. Целых восемь…

Эшли О’Киф понадобилось меньше недели, чтобы построить весь дом в колонну по четыре. Но если Джонсон делал это тихо и с достоинством, то Эшли — громко и противно. Слуги ее не выносили, а уж мы с Люськой… Питер просил нас потерпеть, но видно было, что и сам не в восторге. Впрочем, придраться было не к чему. Нравилась она нам или нет, но дом вела великолепно. Единственным ее слабым местом была бухгалтерия, и Тони периодически приходилось помогать ей со счетами.

— Давно говорю Питеру, что нужен бухгалтер, — ворчал он. — Достаточно одного — на дом и поместье. Джонсон вполне справлялся, но эта коза… Как будто мне своей работы мало.

С того самого сеанса гипноза Маргарет не появлялась ни разу. Сначала я была этому только рада, но затем сомнения стали грызть меня все сильнее и сильнее. Что, если мы снова все поняли не так? Однажды я подошла к портрету и позвала ее.

— Что ты хотела, Света? — не сразу, но все же раздался в моих мыслях ее голос.

— Маргарет… — тупо проблеяла я, не зная, что сказать. — Как-то все… глупо вышло.

— Вы с Тони считаете, что я вас обманула, — холодно сказала она. — Ради какого-то злого колдовского умысла. Пойми, я не имею к твоему сну… или видению… никакого отношения. Мне больше нечего тебе сказать.

Она исчезла и больше не появлялась. А я не решалась позвать.

С Тони мы почти не виделись наедине днем. У него хватало работы, а мне приходилось участвовать с Люськой и Питером во всевозможных светских увеселениях: прогулках, пикниках, визитах к соседям. Один раз мы ездили на скачки в соседнее графство, где лошади Питера заняли призовые места. Еще были теннисные турниры, чаепития в саду, званые обеды. В общем, ни одного свободного, спокойного дня.

— Никто и не обещал, что будет легко, — смеялась Люська, заказывая мне очередное платье. Я уже устала протестовать и только обреченно махала рукой.

Лишь изредка нам с Тони удавалось пройтись вдвоем по парку или съездить в деревню. Я скучала по нему днем и ждала ночи. Мы набрасывались друг на друга, как изголодавшиеся, и занимались любовью до полного изнеможения. Так, как будто каждый раз был последним и мы хотели насытиться друг другом на долгие годы. Хотели — но не могли, потому что ночи были слишком короткими…

Сегодня утром я не пошла в столовую. Джонсон сразу доложил бы Люське, а Эшли было глубоко наплевать. Главное — чтобы завтрак приготовили вовремя, а съели его или нет — не ее забота.

Джонсон, Джонсон… Эйч… Мы знали только, что операция прошла успешно, что он отлежал положенное в жестком корсете и уехал в реабилитационный центр на побережье. В мой Фейсбук он так и не постучался, а сама я его искать не стала. Может, это было и к лучшему.

Тони спустился по лестнице гаража. Джинсы, синяя футболка — собирался объехать фермы арендаторов.

— Не забросишь в город? — спросила я.

— Зачем? — удивился он.

— Ни разу не была в Стэмфорде одна. Хотя собиралась с самого первого дня. Просто погулять. Сувениры купить.

Что я несу? Какие сувениры?!

— Конечно, садись.

Всю дорогу мы молчали, разговор не клеился. Он давно уже перестал клеиться. Как будто мы прожили вместе лет тридцать и сказали друг другу все, что только могли сказать.

— Как поедешь обратно? — спросил Тони, остановившись все на том же месте напротив клиники доктора Фитцпатрика. — Автобус только вечером.

— Вызову такси.

— Возьми, — он протянул мне несколько крупных купюр.

— Это много.

— Купи себе что-нибудь приятное… и совершенно ненужное.

Я поцеловала его и вышла. Предстояло сделать два дела. Никаких приятных и ненужных покупок. Никаких сувениров. Хотя… пожалуй, что-то я все-таки куплю. Будет не так страшно.

Но в первую очередь я перешла дорогу и осторожными шагами, как будто за мной кто-то следил, двинулась к тому самому проходу между домами. Узкая темная щель, вымощенная скользким булыжником. Метров через десять она нырнула за угол и привела меня в крошечный дворик-тупик. В центре росло чахлое деревце, огороженное от собак пластиковым кольцом. Больше ничего. Глухие стены. Только одна дверь — видимо, черный ход — и несколько крошечных вентиляционных окошек.

Я повернула обратно, и вдруг, когда уже была видна улица, на меня снова накатило. Дневной свет померк. Я лежала на холодной земле, ногами в вонючей луже. Запахи накатывали волнами — нечистоты, конский навоз, дым, плесень. И тот самый, знакомый — близкого снега. Острая боль вспорола бок…

Я открыла глаза и поняла, что стою, привалившись к стене, держась руками за живот. Неужели все-таки?..

Нет, боль ушла туда, откуда и пришла — вместе с холодом, темнотой и вонью.

Я определенно была здесь! В тот раз мне не почудилось.