Таким образом, мы обнаруживаем людей, которые, возможно, вполне буквально были мертвы и благодаря медицинским технологиям и умениям воскресли. Теперь они осознают свою цель и понимают, что смерть их больше не пугает. Одержав победу над обычным жизненным опытом, в том числе смертью, они не только выжили, но и могут рассказать позитивную историю триумфа, способную вдохновить многих других. Здесь снова имеет место набор переживаний, которые можно интерпретировать с точки зрения мотива отраженного завоевания.

Переживание близости к смерти не является чем-то сугубо современным; примеры подобного опыта встречаются в исторических текстах[549], хотя именно современные медицинские техники реанимации сделали его более вероятным. Среди шайенов, одного из племен Великих равнин Северной Америки, распространена вера в то, что некоторые люди могут впасть в состояние, подобное коме, в котором их дух отправляется в деревни мертвых, откуда возвращается на землю, исполненный историй о своих переживаниях[550]. Существуют такие описания и у сото из окрестностей реки Беренса[551], но особенно интересно, как влиятельный антрополог Ирвинг Халлоуэлл описывал их представления о смерти. В конце 1930‐х он отмечал, что сото выделяют различные виды отношений со смертью, включающие сны и путешествия в страну мертвых, совершаемые теми, кто считался мертвым во время такого опыта. Одно из описаний, которые он приводит, содержит большинство деталей, которые теперь, полвека спустя, скорее можно рассматривать как часть околосмертного переживания: дорога, точка, за которую нельзя перейти, яркий свет и послание — вернуться в мир людей и готовиться к реальному окончательному путешествию[552].

Вернемся к более современным авторам. Особенно интересно в околосмертных переживаниях то, как они используются для доказательства существования посмертной жизни. Муди, который ввел термин «околосмертные переживания», также предостерегает тех, кто хочет использовать эту идею для идеологических целей. В своей книге он критикует определенные типы парапсихологов, ученых-скептиков и христианских фундаменталистов[553]. Провокационно он предполагает, что лучший способ понять околосмертные переживания — сравнить их с развлечением. Он предполагает, что кто-то всерьез интересуется паранормальным именно потому, что это увлекательно. Такие люди могут не считать это развлечением как таковым, но здесь мы имеем дело с той же ситуацией, исходя из которой закон классифицирует, например, гадалок как артистов. Кроме того, развлечение мы обычно понимаем как разновидность игры, творческой игры, которая характерна как для детей, так и для взрослых мыслителей, будь то ученые или философы, мыслительная гибкость которых, своего рода игра, и ведет к открытиям.

Именно ко второму моменту Муди привлекает внимание. Здесь он обнаруживает у парапсихологов, ученых-скептиков и христианских фундаменталистов ошибку. Проблемы возникают, потому что они хотят использовать определенные явления, в том числе околосмертные, в своих идеологических интересах. Другими словами, они идеологически или теологически политизируют эти переживания, стремясь интерпретировать их как обоснование своего мировоззрения. Такое положение вещей может их удовлетворять и «доказывать» что-то или по меньшей мере обосновывать присутствие мистического или сверхъестественного мира или (в случае ученых-скептиков) его не-существование, но споры завершаются их взаимной самоуверенностью.

Муди хочет вывести своих читателей за пределы такого рода политической убежденности и призывает их стать «играющими исследователями паранормального». В таком качестве они поймут, что «паранормальное — это множество художественных бессмыслиц»[554]. Здесь есть важный методологический момент: это версия социологического редукционизма, при котором ученый предлагает теорию, содержащую собственную интерпретацию обычного поведения других. Люди могут объяснять свое поведение одним образом, а у ученого другой, более абстрактный взгляд на вещи. Вот что подразумевает Муди, говоря о развлечении и игре. Он предполагает, что среднестатистический парапсихолог, ученый-скептик и фундаменталист лишены юмора и не видят в NDE развлекательного момента, ни в популярном, ни в абстрактном смысле. Для Муди же эти события являются способом стимулировать открытия, когда энтузиазм ведет к чему-то новому, как происходило с алхимией и мейнстримной наукой на раннем этапе их развития.

Тем не менее мнения по поводу всех этих переживаний разделились. Книга Майкла Сабома — размышления изначально скептически настроенного врача, который, приняв околосмертные переживания в качестве отражения реального духовного мира, все-таки заключает, что «современные описания околосмертных переживаний являются не описанием жизни после смерти», а «подобием жизни после смерти»[555]. Его базовая теология диктует интерпретацию околосмертных переживаний, которые он считает истинными духовными переживаниями, хотя они и не относятся к загробной жизни. Он приводит пример описания апостолом Павлом своего «внетелесного» опыта (2 Кор. 12: 1–6) не только в связи с околосмертным, вероятно, переживанием Павла, когда его оставили умирать (Деян. 14: 19), но в качестве модели для интерпретации современных переживаний. Для Сабома существа, которых встречают во время околосмертных переживаний, являются в первую очередь ангелами, и поскольку они могут принимать различные формы, с большой вероятностью они покажутся знакомыми людям, переживающим NDE. Таким образом, он не только рассматривает околосмертные переживания как своего рода свидетельство истинности сверхъестественного, но и хочет использовать библейские тексты, чтобы убедиться, что они не вводят в заблуждение.

Описания выживших и их размышления о своем опыте составляют важный корпус слов против смерти, получивших широкую огласку, не в последнюю очередь потому, что они не связаны с каким-либо конкретным типом формальной религиозной традиции. Это пропаганда загробной жизни, которая потенциально привлекательна для представителей светских обществ или для тех, кто верит в тайны человеческого существования и судьбы.

Интересно, что сам Муди выступает за большую осторожность при интерпретации околосмертных переживаний и критикует группы, например, чрезмерно увлеченных парапсихологов или чрезмерно критичных ученых, а также христиан-фундаменталистов, потому что каждая из них эксплуатирует околосмертный феномен в своих целях. Он предпочитает рассматривать его не как доказательство загробной жизни или оправдание какой-либо религиозной доктрины, а как нечто, что может побудить и бросить вызов реальным научным и философским размышлениям. Относительно легко отнести «околосмертный опыт» к какой-то ранее существовавшей религиозной категории загробной жизни или рассматривать его просто как результат электрохимической активности мозга, но труднее рассматривать его как возможность по-новому подумать о разных сторонах человеческого сознания. Муди рассказывает, например, о своем эксперименте по созданию камеры призраков — психомантейона, как он его называет, — и о том, как добровольцы пытались увидеть там умерших родственников или друзей; практически в каждом случае из ста испытуемые говорили, что вступали в «мысленный» контакт со своими мертвыми.