Теперь все зависело от плаща – выдержит ли он груз? Лейтенант впервые в жизни благословил собственную бедность – он давно мечтал сменить плащ на бархатный, но пока носил грубую и чрезвычайно прочную шерсть гасконских овец.

Безериль полез по лестнице навстречу королеве. Одной рукой вцепившись в веревочную ступеньку, другой он схватил спеленутую ношу, направляя так, чтобы она приземлилась по нужную сторону ограды.

Ему еще никогда не приходилось ни похищать, ни спасать из плена женщин, да еще и коронованных. Мария Медичи смотрела на него круглыми и любопытными, как у галки, голубыми глазами, отчего лейтенант пришел в замешательство – не будучи представленным, он ощущал себя неловко. Но сейчас было не до галантности: пришлось обхватить узел обеими руками и тащить на себя, с риском слишком перегнуться назад и свалиться самому.

Впрочем, утешил себя Безериль, высота небольшая – и двух туазов не будет.

Теплый, тяжелый, сопящий узел наконец-то пришел в соприкосновение с землей, и Безериль с облегчением вытер рукавом текущий по лицу пот, уже нимало не заботясь о куртуазности – главное, ноша была в безопасности.

По веревочным ступенькам быстро спустился Эпернон и занялся похищенной. Освобожденная от пут несколькими ударами кинжала, Мария Медичи тяжело поднялась на ноги.

– Как вас зовут, шевалье? – обратилась она к лейтенанту.

– Ги де Безериль, ваше величество! – лейтенант упал на одно колено в попытке возместить недостаточно почтительное обращение минутами ранее.

– Как тут ужасно высоко, не правда ли? – глаза ее сияли, щеки разрумянились, вылезшие из прически золотистые пряди скрыли оплывший овал лица – королева показалась лейтенанту необыкновенно красивой. – Или вы не боитесь высоты?

– Ничуть, ваше величество! – прижав руку к сердцу, отрапортовал лейтенант, вызвав усмешку на лице герцога.

– Вы только вдвоем? Где ваши лошади? – полюбопытствовала королева. Ответить помешали шаги городской стражи, гулко раздавшиеся из ближайшего переулка.

Судя по звуку, стражников было не менее четырех.

Эпернон положил руку на эфес, Безериль последовал его примеру, с отчаянием глядя на веревочную лестницу – неопровержимое доказательство их вины.

Неуловимо быстрым движением герцог перерубил конец, закрепленный вокруг коновязи, и закинул лестницу за ограду. Стражники ускорили шаги, привлеченные шумом, с каким лестница упала по ту сторону стены.

– Спокойно, господа, – хмыкнула королева. Она поглубже надвинула капюшон плаща, выпустила наружу волнистые пряди и подхватила мужчин под руки, успев ткнуть лейтенанта в бок движением, которое он опознал как игривое. Он понял.

– Тише, Жан, ты мне все ноги отдавил, – высокий пронзительный голос королевы разбил относительную тишину с той же неотвратимостью, с какой кухарка рубит голову курице. – И ты, Ги, не толкайся. Я женщина стойкая, но пить надо меньше.

– Пить надо больше, – подхватил Эпернон и шагнул в направлении темной щели между улицами, где под вязом стояли их лошади. – И будь я проклят, если не сдержу свое слово. Иначе назови меня прохвостом.

– Ты и есть прохвост, – откликнулась королева, сильно качнувшись и икнув. – Напрасно я тебя, свинью, благодетельствовала.

– Но-но… – в жизни Ги Безериль не слышал в голосе своего сюзерена такого благодушия. – Думаешь, тот другой – лучше? Поманит и обманет.

– Помолчи, ящеричья твоя рожа, – взвизгнула женщина, вызвав гогот поравнявшихся с ними стражников. – Все вы одинаковы. Всем только одного и надо.

– Точно! – поддержал ее один из стражников. – Ты уж задай им жару, крошка!

– Ишь, двоих сразу отхватила, курва гладкая, – присвистнул второй.

Безериль споткнулся, словно совсем пьяный, и ткнулся лицом в капюшон собственного плаща, сегодня сменившего уже двух хозяев на хозяйку – в знакомый букет из запахов шерсти, пороха и собственного пота теперь вплелся нежный аромат розы. Это вызвало в организме лейтенанта реакцию, совершенно неуместную в данных обстоятельствах. А впрочем – как раз уместную.

– Три раза не вынемляя, – прищелкнул языком третий стражник, и две группы наконец-то разминулись.

– Где ты, юность знойная? – закряхтел герцог, снимая руку с эфеса.

– Ручка моя белая! Ножка моя стройная! – внезапно «проснувшись», заорал лейтенант, за что немедленно получил в ребра жестким краем ларца.

– Достаточно, сударь. Задачи перебудить всю улицу перед нами не стоит. Где ваши лошади?

Лошади зафыркали, увидев пополнение – Мария Медичи с ларцом, с которым она наотрез отказалась расставаться, представляла собой нелегкую ношу. Но Мотылек – громадный гнедой мерин с широкой, как крепостная стена, спиной, понес всадницу легко и покорно.

Миновав городские ворота, всадники переглянулись и не сговариваясь начали хохотать – бросив поводья, сгибаясь пополам и утирая слезы.

Скажи кто лейтенанту, что он увидит герцога Д’Эпернона хохочущим – не поверил бы ни за что.

«Мой дорогой брат!

Я обращаюсь к вам с просьбой о протекции. В нынешних обстоятельствах такая просьба звучит непривычно, однако же, как говорил Святой Августин, какой мерой меряете – такой же и вам будет отмеряно – или что-то такое. Может быть, это говорил вовсе не Святой Августин. Арман, вы разбираетесь в этом лучше меня, так что простите невежество военному, да к тому же отставному.

Я чувствую, как у меня мешается в голове. Мне кажется, что Маргарита до сих пор в соседней комнате – просто вышла за шитьем. Или посмотреть, как там наш малыш.

Иногда я слышу шелест ее платья. Но это всегда ветер шумит портьерой. Иногда я слышу плач – но это не наш маленький Франсуа-Анри, а волки. Хотя… волк же не может рыдать в точности как младенец?

А потом я прихожу на кладбище и вижу их могилы. Маргариты и сына.

Понкурлэ тоже покинул меня. Уехал в свой замок, поднял мост и сидит в затворе ото всех. Молю Господа о здравии его и племянницы Мари-Мадлен. И племянника, хоть он и несносный мальчишка.

О вашем здравии я тоже неустанно молюсь – Дебурне пишет мне, что здоровье ваше, и без того некрепкое, еще более пошатнулось.

Берегите себя, Арман.

Я не выдержу еще одной потери.

Впрочем, что же я! Совсем забыл о главном.

Франсуа Жюссак д’Амблевиль – мой сослуживец по Пьемонтскому полку. Амблевиль – это в пятидесяти лье от нашего замка, южнее Ла-Рошели. Но шевалье де Жюссак – добрый католик, как и вся его семья.

Несмотря на молодость, он успел проявить себя как боец, лишенный страха, но доблесть его находит выход не только на поле брани. Он весьма дерзко обращается с оружием, вы понимаете. И теперь вынужден спасаться от родственников тех, кто пострадал от его неосторожного обращения со шпагой. Он нуждается в тихом месте, где мог бы оправиться от ран и где его гарантированно не будут искать.