– Извини, – сказал Тасо Ванес и нырнул под стол, увлекая за собой Плакидию Телетце. Та взвизгнула, но покорно последовала за ним.

Это была самая добрая драка, какая только могла быть – то ли потому, что дерущиеся праздновали близкое наступление весны, то ли потому, что Виридовикс, который был славным человеком, наложил на драку отпечаток своей неповторимой личности. Но как бы там ни было, никто не хватался за нож, хотя у большинства оружие висело на поясе. Драчуны молотили друг друга кулаками с большим воодушевлением, однако крови не было.

Скаурус работал кулаками, как бешеный. Кто-то разорвал ему ворот туники и бросил за шиворот горсть фруктового снега. Марк почувствовал, как тысячи холодных муравьев поползли по его спине.

Хозяин таверны перебегал от одного драчуна к другому, крича:

– Остановитесь! Немедленно остановитесь, говорю я вам!

Никто не обращал на него никакого внимания, пока один из видессиан, раздраженный столь неуместными криками, не ударил миротворца по голове тыльной стороной ладони. Хозяин выскочил из комнаты и отчаянно завопил:

– Стража! Стража!

Вопли его затихали по мере того, как он бежал вниз по улице.

Горожанин, размахивая кулаками, бросился на Арига, сына Аргуна, казавшегося лилипутом по сравнению с рослым видессианином. В воздухе мелькали руки и ноги, и Марк, занятый собственным противником, успел заметить только, что видессианин без чувств рухнул на пол. Какой бы ни была техника кулачного боя, применяемая Аригом, результаты она давала отличные.

Еще одна тарелка разбилась у самого уха трибуна. Он резко повернулся и увидел видессианина, закрывавшего ладонями голову. Хелвис все еще держала в руке обломок тяжелого глиняного блюда.

– Спасибо, дорогая, – поблагодарил ее Марк. Она улыбнулась и кивнула.

Хелвис была не единственной способной постоять за себя женщиной. Мавия и девица Гая Филиппа катались по полу, наделяя друг друга тумаками, визжа и вырывая клочья волос, зубы и ногти тоже были пущены в ход. Белокурая намдалени явно одерживала верх, но противница ее не сдавалась. Когда старший центурион попытался вытащить ее из драки, она полоснула его ногтями по щеке, едва не зацепив глаз.

– Тогда оставайся и дерись, проклятая шлюха! – заорал тот, разом забыв свои хорошие манеры.

Катаколон Кекаменос сидел за столом, хладнокровно потягивая вино, – этакий островок спокойствия в бушующем море схватки. Один из драчунов решил, что его невозмутимость – признак трусости, и схватился за стул, на котором сидел Катаколон, с явным намерением выбить почву из-под фундамента агдерца. Кекаменос оказался на ногах прежде, чем видессианин успел дотронуться до него. Ударил задиру кулаком в лицо, затем в живот, поднял обмякшее тело над головой и вышвырнул в окно. После чего вновь опустился на место, спокойный и невозмутимый, как снежный барс, утоливший свой голод.

Мощный удар в ухо высек из глаз трибуна искры и едва не свалил с ног. Противник его взвил и замахал правой рукой – один из пальцев оказался сломан. Скаурус имел опыт в кулачных боях и, прыгнув вперед, ударил своего врага в брюхо, тот сложился пополам, жадно хватая воздух широко раскрытым ртом. Тургот и Гавтруз прыгнули на врага одновременно.

– Немедленно прекратить драку! – раздался резкий голос, выговаривающий слова с жестким акцентом. – Остановитесь, или мы пустим в ход копья!

Одетые в кольчуги и вооруженные копьями, васпуракане, расталкивая драчунов в стороны, вошли в харчевню.

– Я сказал, хватит! – повторил офицер. Кто-то вскрикнул от боли, один из солдат выполнил угрозу, ткнув забияку древком копья в грудь.

– Привет, Сенпат, – Марк потрогал пальцем шатающийся зуб и, сплюнув кровь, спросил: – Как поживает твоя жена?

– Неврат? У нее все в порядке… – Юный васпураканин остановился на полуслове, удивленное выражение появилось на его красивом лице. – Скаурус, ты влез в пьяную трактирную драку? Ты, толковый, трезвый, разумный человек, умеющий уберечь людей от неприятностей? Клянусь Васпуром Перворожденным, я не поверил бы этому, если бы не увидел своими глазами.

– Ересь, – пробормотал кто-то. Сказано это было впрочем, достаточно тихо – в таверну вошли пятнадцать вооруженных васпуракан, и связываться с ними не стоило. Трибун был так смущен, что на время забыл принципы стоиков, запрещавшие взваливать бремя вины на чужие плечи.

– Это все Виридовикс. Он первый начал.

– Не верь ему, мой дорогой Свиодо, – обратился кельт к Сенпату. – Он наслаждался боем так же, как и все остальные.

Марк, все еще разгоряченный вином и потасовкой, не стал возражать.

Хозяин таверны был в ужасе от вида разгромленного заведения: перевернутых столов, разбитых окон и посуды. Он издал горестный стон: харчевня его была разнесена вдребезги, да еще и проклятый Фосом чужеземец – начальник стражи – оказался приятелем драчунов!

– Кто же будет платить за все это? – жалобно вопросил трактирщик.

Наступила мертвая тишина. Люди молча переглядывались, бросая быстрые взгляды друг на друга, на друзей и врагов, распростертых на полу, на открытую дверь, в которой толпились васпуракане.

– Кому-то лучше бы заплатить, – продолжал хозяин, – или весь город узнает, что случилось, и тогда…

– Заткнись, – прервал его Скаурус; он видел мятежей против чужеземцев более чем достаточно, и меньше всего ему хотелось бы видеть еще один. Трибун потянулся к поясу. Глаза хозяина широко раскрылись от испуга – но Марк протянул руку не к мечу, а к кошельку.

– Мы все приняли участие в драке и потому оплатим убытки совместно, – сказал он, и его острый взгляд включил всех, кто находился в таверне.

– А я-то тут при чем? – недовольно спросил Горгидас. – Я и пальцем не шевельнул.

Это было истинной правдой: грек терпеть не мог драк и оставался в стороне от безобразия, учиненного Виридовиксом.

– Тогда назови это платой за то, что ты струсил! – прогудел Виридовикс. – Если уж ты хочешь чистеньким выскочить из этого дела, то что может остановить этих олухов? Они тоже отмажутся, каждый по-своему.

Горгидас гневно посмотрел на кельта и раскрыл было рот, чтобы возразить, но Квинт Глабрио коснулся его руки. Младший центурион тоже не любил драки, однако распухшая губа и синяк на скуле свидетельствовали о том, что, тем не менее, он не сидел сложа руки. Глабрио что-то сказал врачу так тихо, что никто не расслышал его слов, и тот неохотно наклонил голову в знак согласия, продолжая, тем не менее, всем своим видом выражать неудовольствие.

Больше никто не спорил, и Скаурус снова повернулся к хозяину.

– Ну, а теперь скажи мне честно, в какую сумму ты оцениваешь свои убытки?

Грех было не обдурить глупого наемника, и хозяин удвоил стоимость понесенного им ущерба. В ответ на это трибун только рассмеялся: обманывать того, кто целые месяцы просидел над денежными и налоговыми бумагами, было сущим идиотизмом. После ответного предложения трактирщик воздел руки к небу и призвал в свидетели Фоса, но цену снизил. Очень скоро они договорились.