– Баанес, я не располагаю неограниченным числом солдат, а Гарсавра – не единственное слабое звено Империи. Кочевники пробиваются через Васпуракан к Питиосу, жгут города и селения на юге западных провинций. Зимнего холода достаточно, чтобы сковать льдом реку Астрис, каморы вполне могут пощупать нас на юге. Отряд, который я послал на запад десять дней назад, вероятно, будет последним.

Ономагулос провел рукой по макушке – жест, как предположил Марк, вошедший у него в привычку еще с тех времен, когда у маршала была густая шевелюра.

– Двести семьдесят пять солдат. Ура, – сказал он кисло. – Бог знает, сколько наемников-намдалени и прочих чужеземцев, – он покосился на Скауруса, – сидят здесь, в городе, и жрут, как стадо свиней.

Баанесу ответил Дракс, и в словах барона была холодная логика наемника, которую давно замечал за ним Скаурус.

– Зачем Его Величество будет бросать моих людей в бой, к которому они не приспособлены? Наше вооружение и доспехи значительно тяжелее видессианских, обычно это очень помогает нам, но в глубоком снегу мы неповоротливы и станем легкой добычей для кавалерии кочевников.

– То же самое можно сказать и о моих легионерах, но нам придется еще хуже, ведь мы пехотинцы, – добавил Марк.

На этом спор мог бы и прекратиться, поскольку Баанес сам был солдатом и мог понять доводы военных. К несчастью, случилось так, что на этом совете Аптранда замещал Сотэрик. Аптранд свалился с сухим кашлем и высоким жаром. Горячий и нетерпеливый шурин Скауруса принял заявление Баанеса слишком близко к сердцу и ответил ему не менее резко.

– Значит, мы свиньи? Если бы ты, проклятый индюк, хоть немного знал, как нужно воевать с кочевниками, то не попался бы в ловушку под Марагхой и не сидел здесь, лепеча о помощи, которая потребовалась из-за твоей же собственной глупости!

– Вонючий варвар! – рявкнул Ономагулос. С треском опрокинув свой стул, он вскочил на ноги, ища рукой меч. Но искалеченная нога подвела его, и, чтобы сохранить равновесие, ему пришлось ухватиться за край стола. Эту рану он получил в том бою, о котором говорил Сотэрик, и насмешка намдалени ужалила его вдвойне.

– Следи за своим ядовитым языком, – прошипел Скаурус своему родственнику.

Дракс предупреждающе положил руку на плечо Сотэрика, но тот резким движением сбросил ее. Ни он, ни Аптранд не питали к барону большой любви.

Ономагулос наконец утвердился на ногах и выхватил саблю из ножен.

– Ну, иди сюда, ублюдок! – заорал он вне себя от ярости. – Я и на одной ноге разделаюсь с сопливым щенком, как ты!

Сотэрик вскочил со стула, но Скаурус и Дракс, сидевшие по обе стороны от него, схватили буяна за плечи, и тут боевой клич Туризина пригвоздил всех к месту.

– Довольно! – рявкнул Император. – Довольно, во имя святого света Фоса! Оба вы не лучше мальчишек, передравшихся из-за конфеты! Метрикес, дай Баанесу стул. – Зигабенос бросился выполнять приказание. – Так, а теперь сядьте и сидите спокойно до тех пор, пока у вас не появится что-нибудь умное в голове, то, что не стыдно произнести при всех.

Под его гневным взором оба спорщика сели. Сотэрик, слегка сконфуженный, Баанес, все еще разъяренный я едва скрывающий свою злость. Он не нашел в себе сил помолчать и спустя насколько минут вновь обратился к Гаврасу, разговаривая с императором, как с маленьким ребенком:

– В Гарсавру нужно послать еще солдат, Туризин. Это очень важный город, и сам по себе, и как стратегический пункт.

Император напрягся: Баанес так и не удосужился сменить тон, которым разговаривал с ним много лет. Гаврас, однако, все еще пытался держать себя в руках и терпеливо ответил:

– Баанес, я дал Гарсавре по крайней мере две с половиной тысячи солдат. Вместе с защитниками города, твоими подданными и слугами, пришедшими из поместий, этого должно быть более чем достаточно, чтобы удержать город до весны. Ты прекрасно знаешь, что кочевники не могут летать над снегом, они проваливаются в сугробы так же, как и все остальные. Когда наступит весна, я собираюсь ударить по врагу и не намерен разбрасывать солдат туда-сюда, пока у меня вообще никого не останется.

Ономагулос упрямо выставил вперед дрожащую острую бороду:

– Мне нужны еще люди для защиты города, говорю я тебе. Почему ты не понимаешь очевидных вещей?

Никто из сидящих за столом не решался взглянуть в этот момент на Туризина, которому так бесцеремонно читали нотацию.

– Ты их не получишь, – просто сказал Гаврас, и все присутствующие услышали в его голосе предупреждение – все, кроме Ономагулоса.

– Твой брат дал бы их мне! – гневно воскликнул маршал.

Марку хотелось провалиться сквозь землю: ничего худшего Баанес сказать не мог. Ревность Туризина к дружбе между Маврикиосом и Ономагулосом была более чем очевидна.

Забыв о приличиях и своем императорском достоинстве, Гаврас подался вперед и заорал:

– Он дал бы тебе! Он дал бы тебе по шее за твою наглость, паршивый пес!

– Неоперившийся птенец, щенок, у тебя еще глаза не прорезались, чтобы увидеть мир таким, как он есть! – Забывшись, Баанес кричал не на Автократора видессиан, а на младшего братишку своего покойного друга.

– Кусок вонючего навоза! Ты думаешь, что твои драгоценные земли стоят больше, чем вся Империя!

– Я менял твои мокрые пеленки, сосунок!

Не обращая внимания на окружающих, они выкрикивали оскорбления и проклятия целую минуту. Наконец Ономагулос снова поднялся из-за стола, крикнув напоследок:

– Гарсавра получит еще одного человека, клянусь Фосом! Я не останусь в одном городе с тобой – ты смердишь на всю столицу, и здесь невозможно дышать!

– Этого более чем достаточно, – парировал Гаврас. – Убирайся ко всем чертям! Видессос обойдется без твоей помощи!

Пора бы уже мне привыкнуть к виду людей, убегающих с императорского совета, подумал Скаурус. Баанес Ономагулос, правда, не бежал, а ковылял, но это ничего не меняло. Подойдя к дверям из полированной бронзы, маршал повернулся и, сердито зарычав, гневно помахал Туризину кулаком, на что Император ответил непристойным жестом. Баанес сплюнул на пол, как делали все видессиане перед едой и питьем, проклиная Скотоса. После этого он распахнул двери и с грохотом захлопнул их за собой.

– Так. На чем же мы остановились? – спросил Император.

Марк ожидал, что вскоре Баанес опять будет в милости: гнев Императора поднимался, как паводок, и так же быстро спадал. На этот раз, однако, вышло иначе. Через два дня после бурной сцены на совете Ономагулос сдержал обещание: переправился через Бычий Брод и двинулся к Гарсавре.

– Мне это не нравится, – сказал трибун, узнав о действиях маршала. – Он уходит и фактически плюет Императору в лицо.

Марк был у себя в казарме и все же осмотрелся, прежде чем заговорить: жизнь в Империи научила его высказывать некоторые соображения приглушенным голосом.