И было все как у всех.

Знакомство с родителями. И родителей — между собой, это, в общем-то, простая формальность. Разговоры о свадьбе, выбор даты и список гостей, который обе стороны пытались сократить, увязая в дебрях родственных взаимосвязей. Платье, фата…

Ресторан…

Свадьба еще не скоро, ведь нужно и денег подсобрать, и вообще, в таких делах спешить не следует. Но Акулина пребывала в уверенности, что она знает, как все будет.

А потом — та вечеринка.

И пробуждение.

И грязь, которой оказалось вдруг много. Она выплеснулась не только на Акулину, но и на всех, кто был с нею связан. Акулине не верили.

Она рассказывала, объясняла и… понимала, что объяснения ее никому не нужны. Наверное, тогда она впервые поняла, что на самом деле живет одна.

И переехала в старую бабушкину квартиру, которую прежде сдавала.

Одной легче. Нет маминых слез и папиного напряженного молчания, неодобрительного, за которым читалось, что Акулина сама виновата. Нет подружек, готовых сочувствовать, но между тем уверенных — дыма без огня не бывает. Нет жениха, оскорбленного до глубины души, и даже если бы в душе этой остались крохи чувства к Акулине, то они быстро иссякли.

Как не поверить, когда все вокруг говорят одно и то же… а потом еще и беременность!

Акулина растерялась.

И возненавидела весь мир.

А потом вдруг успокоилась, решив, что все — так, как есть. У жизни — свои уроки, и этот ничем не хуже других. Зато она узнала, чего сто́ят люди вокруг нее, да и она сама.

У нее хватило сил выстоять, и это уже много. Нет, нельзя сказать, что она была благодарна Стасу и жизни за науку, но и на ненависть ее не хватало.

А вот непонимание, злость, потаенная, скрытая, остались.

И еще — недоверие.

И страх, что стоит ей расслабиться, и все повторится. Как бы там ни было, но в конторе Акулина присматривала за Стасом. Издали, конечно.

— Когда долго наблюдаешь за кем-то, — Акулина водила пластиковой ложечкой по скатерти, вырисовывая узоры, — то поневоле замечаешь, что человек изменился. Стас вдруг начал нервничать. Нет, он вроде бы был спокоен… шуточки эти его постоянные… дурацкие. И Димку поддевал. А тот надувался и огрызался. Но шутки стали злее, Стас явно места себе не находил.

— Как давно? — Игнат испытывал смешанные чувства к этой женщине.

Была ли она виновата в том, что оказалась втянута в чужую игру?

Она — жертва.

Но она — провокатор.

Она не убивала, но в то же время стала причиной смерти.

— Да с полгода где-то… нет, чуть раньше. Ксюх, помнишь, он исчез как-то? На полдня всего, но…

Рыжая кивнула, должно быть, событие это и правда относилось к тем мелким неприятностям, что нарушают работу конторы, однако не относятся к разряду чрезвычайных происшествий.

— Постой, — Ксюша нахмурилась, явно сопоставляя события. — Это как раз за неделю… или через неделю после? Где-то близко к тому сроку, когда дело Перевертня закрыли.

— Наверное.

Акулина и правда понятия не имела, во что ввязалась. Для нее Перевертень — случайный элемент, такой же, каким являлась она сама.

— Ну да… позже. Я помню! Он тогда еще отчет подготовил, документы принес и на стол бросил… Злой был, — Ксюша вздохнула и потрогала кончик носа. — Еще сказал, что его достала бумажная работа… а потом Алексей Петрович его хотел видеть, но оказалось, что Стас ушел. Я ему звонила-звонила…

— Он психанул крепко. Я слышала, как он на лестнице орет на кого-то… Нет, не орет, — поправилась Акулина. — Если бы орал, все бы услышали, а он шипел в трубку, но так, что я сразу поняла — злится очень. И вот как-то интересно мне стало…

Акулина не следила за Стасом в тот день, во всяком случае специально, и на лестнице оказалась лишь потому, что ей потребовалось пару минут побыть наедине с собой. У нее с детства такая привычка была: если не думается, надо спрятаться от всех ненадолго, перевести дух и к проблеме вернуться.

В детстве Акулина выбиралась на крышу.

И сейчас привычке своей не изменила. Она уже спускалась, когда услышала голос:

— …и что прикажешь делать?! Нет, я понимаю, но мне ты что прикажешь делать? Да не ори!

Стас шипел, и Акулина дернулась было, чтобы отступить — не было у нее никакого желания пересекаться с этим уродом, но через минуту она застыла на месте.

— Не ори, говорю! Никуда не денется… подождать надо… откуда я знаю, сколько… и что? Предлагаешь устроить кражу со взломом? Не будь дурой!

Кем бы ни была та женщина, но Акулина ей посочувствовала: связываться со Стасом — себя не уважать. И пусть сейчас он пытался оправдаться, но делал это со злобой, и сразу ясно становилось: у незнакомки нет ни малейшего шанса.

— Лишнее внимание тебе ни к чему! А мне и подавно… — Он вдруг сменил тон и замурлыкал: — Ну, котенок, ну ты же сама прекрасно понимаешь, если шкатулка вдруг всплывет, начнутся вопросы… все ведь пока на слуху. Пусть себе полежит месяц-другой… так даже удачно получилось…

Что ответила «котенок», Акулина не слышала, но поняла: Стас ввязался в авантюру, и какой-то дурочке, думавшей, что она сумеет его приручить, вскоре придется испытать жестокое разочарование.

— Да, конечно, милая, мы встретимся… хочешь — прямо сейчас… Куда подъехать?

Закончив разговор, Стас выругался — от души, не скрывая эмоций. И ушел, дверью хлопнув.

Нет, в тот момент у Акулины не созрело зловещего плана мести, скорее уж она стала чуть более внимательной. И не обратить внимания на внезапный интерес Стаса к подсобке не могла. Он, прежде совершенно равнодушный к хозяйственным делам, вдруг взял за правило выглядывать в коридорчик, проверяя, заперта ли дверь.

А еще эта его нервозность… и готовность помогать секретарю с раздачей бумаги или прочих канцелярских мелочей… и вообще, его внимание к Ксюше, которое, впрочем, Акулина истолковала по-своему.

В первый раз она заглянула в подсобку где-то спустя месяц после разговора Стаса с «котенком».

Не обыскивала — осматривалась просто, но ничего такого, что могло бы ее внимание привлечь, не заметила. И во второй раз… и в третий… она обшаривала комнату аккуратно и деловито, сама не понимая, зачем ей это надо. Но постепенно пришла к выводу: что бы ни искал тут Стас, но спрятано это хорошо, вероятнее всего за коробами с бумагой.

Тогда-то Акулина, подгадав момент, и устроила настоящий обыск. Девушкой она была крепкой, но все равно ей пришлось нелегко. Бумага оказалась довольно тяжелой.

Зато в одной коробке, скрытой за другими коробками, обнаружилась вот эта шкатулка.

— Я взяла ее только потому, что она нужна была Стасу, — Акулина провела сложенными щепотью пальцами по крышке. — Настолько нужна, что он просто извелся весь… трус! Всегда он был трусом.