— Ты им обещал вчера.

— Что обещал? Я что, бундесканцлер? Какие мои обещания? Пусть расходятся по камерам.

— Но так нельзя! Фирциной Лене к зубному врачу в Ольденбург, Орловой по пути, а нам с Валей нужно срочно в центр; а потом я хочу представить тебя моему механику на шроте. Поехали!

Ну куда от баб денешься? Поехали с шаговой скоростью: это когда машину можно шагом догнать и все время подтолкнуть хочется.

— Ну, Кузькины, — говорю, — и машину вы мне всучили! Ласточка, шайсе, сто лошадей… Все лошади сдохли, одна ласточка осталась.

— Машина еще холодная, — злится Валя, — к тому же перетяжелена. Ты лучше на дорогу смотри и включи аварийку — пусть объезжают, кому неймется. Нам спешить некуда, тише едешь — дальше будешь.

— Ага! От того места, куда едешь.

Тут и Светка встряла:

— Ты, Игорь, вечно ворчишь, а водить не умеешь. Ты на педаль газа неправильно давишь.

— Учи водилу! А как же ее давить? Руками?

— Не знаю, но как-то по-другому. У нас же она летала!

Я газ до пола: «рекорд» взвыл, обороты четыре тыщи. И так шаг за шагом, как в гору. А Ленка Фирцина — будошница днепропетровская — туда же:

— Я такие большие машины не люблю, я люблю маленькие, их парковать легче.

— А я таких маленьких баб не люблю. Я люблю больших, как барабан, их трахать громче.

В Ольденбурге я развез их всех по углам, а сам поехал на автохаус «опель». Пусть спецы скажут, чому я нэ сокил, чому нэ литаю? Может, Кузькины каку гайку отвернули из подлости, так я им их ласточку обратно верну как не оправдавшую моего доверия. В течение двух недель по закону — пожалуйста!

Немцы закатили мою «опелюху» на яму, облазили ее всю с фонариками, просветили насквозь и вынесли смертный приговор. Короче, в паспорте кто-то подправил год ее рождения: по жизни ей все семнадцать, а по паспорту — всего двенадцать.

Во, блин, как моей прабабке. Она в войну паспорт потеряла. Так писарь-алкаш на глазок возраст определил, и стала она по паспорту на десять лет старше. А что? Окопы рыть не посылали.

— Тебе, — говорят, — бабка, уже не об окопах думать надо.

Так когда ей по паспорту стукнуло девяносто, ее сосед по коммуналке девяностодвухлетний Давид Маркович все время ее терроризировал:

— Нам с вами уже пора умирать, а молодым жить.

А прабабка-то на десять лет себя моложе, ей умирать еще неохота. Она на Давидку очень обижалась:

— Конечно, вам пора умирать — в девяносто-то два! А мне всего восемьдесят! На-ко — выкуси! Умирать!

Мой «рекорд» оказался ржавым, как подводная лодка. И мне, чтобы его оживить, надо две тыщи в него забухать. Немцы очень удивлялись:

— Как же вы на нем до нас доехали? На первой передаче?

— Я и на нулевой могу. Показать? Выходишь и сзади толкаешь, фигурное вождение называется. Не пробовали? Но это все фигня, лучше скажите, что мне теперь, к примеру, с энтим лимузином делать?

— Есть, херр, три варианта: два — шайсе, а один очень хороший. Можете попробовать вернуть его бывшему владельцу, сдать на шрот — за двести марок возьмут. Но лучше всего купите у нас новое авто, например, «опель-тигра». И мы оценим ваш мусор в три тыщи. Идет?

— А сколько, например, стоит ваша «тигра»?

— От сорока тыщ до бесконечности — все зависит от вашей фантазии. Можем сделать хоть с крыльями, хоть на гусеницах. Давайте номер вашего счета: оформим кредит, и вы уедете от нас на новой «тигре».

Ага, номер моего счета. А лагерный номер не хотите?

— Нет, — говорю, — господа, так не пойдет. Этот «рекорд» — наша фамильная реликвия. Прабабушка очень огорчится, если я приеду домой на вашей новой «тигре». Вы не знаете мою прабабушку — железная леди!

Я человек не злопамятный, но зло помню. Так надуть своего же солагерника, почти сокамерника… Кидалы! Бабушка Света и дедушка Валя, будете на меня до конца жизни педали крутить, я с вами дома поговорю. Не на трассе же разбираться на скорости двадцать пять километров в час. Я вас до хайма довезу, да там и замочу в стиралке.

Фирциной удалили последний зуб мудрости, теперь она точно дура дурой. А Кузькины побывали в своем центре. Хрен знает, где они его нашли, но рады, как будто сто процентов инвалидности для Вали выбили. А может, уже и выбили. Светка сразу потащила меня на шрот представляться.

Шрот на каких-то ольденбургских задворках, там собирают бэушные авто и, немного переделав и подкрасив, толкают через Ганновер далеко на восток, поэтому на шроте работают и русские.

Вы видели, как Света делает блат? В Германии, на шроте. Да так же, как и в Питере на Мойке, когда все вокруг только по блату, на вынос, под полой. У Кузькиной была рожа, как у блатного дантиста, которому все что-то должны.

— Могу я поговорить с Васей? — сказала она с питерским прононсом.

Вася, жлоб, конечно, занят: приваривает к «мерсу» крыло от опеля. Все это потом будет замазано и пойдет как «фольксваген». Вася недоволен: клиент прет без термина.

— Слушаю вас. Говорите скорее.

— Вася! Ты еще помнишь нашу ласточку? Теперь она его. Я тебя прошу, если что, сделай ему ремонт подешевле, как для нас. Словом, имей его в виду.

То ли Вася был не совсем русский, он, похоже, ничего не понял, то ли Светка, стерва, не по-русски объяснила, потому что и я ничего не понял. Например, зачем Васе «делать подешевле», тем более ради Светки?

— Так теперь ваш унитаз у него? Поздравляю! Обоих! Какие проблемы? За бабки — все, что угодно.

— Все, — говорит, мне Светка, — я за тебя спокойна: он меня знает, все сделает.

Во, теперь я блатной, теперь мне самое место на шроте, теперь сам Вася по Светкиной рекомендации мою тачку доломает.

— Ладно, — толкаю Кузькину. — Ты кончила? Тогда все срочно падайте в лимузин, поедем нах хауз — есть разговор. Только для вас с Валькой, по блату.

Я положил перед Валькой писульку с автохауса — ту, на две тыщи.

— У тебя, — говорю, — Валя, хвост по ночам не мерзнет? Нет? Значит, скоро отпадет.

— Что это, — спрашивает Светка, — письмо из социаламта? Мы такое не получали.

Ах ты господи! Они ж еще по-нашему читать не научились. Диетолог и журналист — сладкая парочка. Как же им это по-русски объяснить, без шпрахкурсов?

— Это, — говорю, — не из социаламта, это из китайского ресторана: счет на две тысячи марок. Вам! Ребята, так много есть вредно, особенно за чужой счет. Берите пример с китайцев — чашка риса в сутки.

— Игорь, кончай трепаться. Что случилось?

— Случилось, что ты, Светка, обмочилась.