По ее лицу было трудно сказать, напугана она сценой насилия, свидетельницей которой оказалась, или восхищена моим поведением в этой ситуации, или же чувствует облегчение, оттого что никому не причинено вреда.

— Почему вы не в лавке? — резко спросил я. Возможно, слишком резко, но чувство реальности покинуло меня.

Она засмеялась, пытаясь скрыть за смехом свою растерянность.

— Я подумала, что, наверное, это моя единственная возможность увидеть Льва Иудеи в бою.

Мое сердце все еще билось учащенно, и я должен был контролировать свои эмоции, чтобы не взорваться.

— Мириам, я не смогу пойти с вами ни в театр, ни еще куда-нибудь, если не буду уверен, что вы послушаетесь меня в случае опасности,

— Извините, Бенджамин. — Она кивнула, возможно впервые подумав об угрозе серьезно. — Вы правы. В следующий раз я вас послушаюсь. Обещаю.

— Надеюсь, следующего раза не будет.

Когда я обернулся посмотреть на старика, тот уже подобрал все рассыпанное и собрался отправиться в свою жалкую лачугу, которую называл домом, чтобы поскорее забыть о случившемся.

— Они привыкли к худшему, — сказала Мириам. — А не к тому, чтобы их вытаскивали из костра. Ваш друг запомнит этот день как самый светлый в своей жизни.

Не зная, что ей ответить, я сказал, что оставаться здесь дольше опасно. Мы поспешили подальше от толпы, и я проводил ее до дому без приключений.

Оставшись один, я вспомнил о ее конверте с возвращенными мне деньгами, которых она якобы не просила. Меня удивило, что конверт был легким. В нем явно не могло быть даже одной монеты из тех, что я посылал. Я вскрыл конверт и обнаружил в нем казначейский билет Банка Англии достоинством в двадцать пять фунтов.

Я сложил банкноту и поместил ее в кошелек, но меня мучили вопросы. Почему Мириам не вернула серебряные монеты, которые я ей дал? И если у нее действительно нет денег, откуда взялась эта банкнота?

Я был сильно взволнован случившимися со мной в этот день происшествиями и к тому же для дел был поздний час, поэтому вместо посещения «Компании южных морей» я решил прогуляться. Я шел без всякой цели, уклоняясь от попрошаек на Лондон-Уолл и у больницы Бедлам, где томились в неволе потерявшие разум и куда, как я опасался, мог попасть и я сам, если в ближайшее время мне не удастся пролить свет на все эти странные события.

Я зашел в таверну, заказал холодного мяса и кружку эля и провел час-другой в приятной беседе с дружелюбным барменом, который помнил меня по тем дням, когда я выступал на ринге. Выйдя на улицу и вдохнув пахнущий дымом вечерний воздух, я понял, что нахожусь на Фор-стрит, неподалеку от Муэр-лейн, где была лавка Наума Брайса, издателя моего отца. Вдохновленный мыслью, что могу провести время с пользой, я бодрым шагом направился на Муэр-лейн и нашел нужную лавочку под вывеской, на которой были изображены три черепахи.

В разгар дня это просторное помещение, должно быть, заливал солнечный свет, но, так как надвигался вечер, повсюду были для удобства чтения расставлены зажженные свечи. Помещение было узким и длинным, стены сплошь скрыты книжными полками, в задней части комнаты — винтовая лестница, ведущая на второй этаж стеллажей. На меня обрушился крепкий запах кожи, воска и цветов. У конторки клерка стояли многочисленные вазы с тюльпанами.

Миновав несколько листавших книги покупателей — пожилого джентльмена и симпатичную девушку лет семнадцати с пожилой дамой, которую я принял за ее мать, — я подошел к конторке. Клерк оказался юношей лет пятнадцати или около того, — возможно, он был учеником. Что бы я ему ни сказал, понял я, это будет для него не столь увлекательно, как наблюдать за молодой девушкой, листающей книгу.

— Мистер Наум Брайс здесь?

Юноша пробудился от своих грез и сказал, что сейчас вернется.

Вскоре ко мне вышла полная женщина средних лет, даже в молодые годы вряд ли отличавшаяся особой красотой, но бывшая когда-то по-своему привлекательной. В руках у нее была стопка рукописей. Она положила ношу и обернулась ко мне с приветливой улыбкой. Она была одета в черное, как подобает вдове, а волосы были аккуратно убраны под скромным, возможно чересчур большим, капором.

— Могу я вам чем-то помочь? — спросила она.

— Я хотел поговорить с мистером Наумом Брайсом, — начал я.

— Мистер Брайс покинул нас немногим более года назад, — сказала она, неловко улыбаясь. — Я миссис Брайс.

Я вежливо поклонился:

— Сожалею, сударыня. Не могу сказать, что имел честь знать вашего мужа, но тем не менее я опечален.

— Вы очень добры, — сказала она.

Я сказал, что хотел бы поговорить с ней с глазу на глаз, и мы уединились в дальнем конце лавочки, где были не видны покупателям.

— Меня, сударыня, интересует, не обращался ли к вам на предмет публикации своего сочинения некий мистер Самуэль Лиенцо.

Миссис Брайс наморщила лоб:

— Мистер Лиенцо, вы говорите? Я давно о нем не слышала.

— Так вы его знаете? — спросил я с надеждой.

— Да, конечно, — кивнула она. — Насколько я помню, муж напечатал несколько его брошюр, но это было уже довольно давно. Ничего в последние годы. Знаете, мистер Брайс считал, что он стал писать в слишком мрачных тонах и все больше о Банке Англии и парламентских мерах. Мистер Брайс предпочитал более легкие темы.

— Но вы недавно печатали работы, касающиеся Биржевой улицы. Например, э-э, «Раскрываем секреты Биржевой улицы»; кажется, в этом году.

— Да, это правда, — засмеялась она. — Но, знаете, подобного рода разглагольствования о биржевых маклерах всегда хорошо продаются. Мистер Лиенцо хотел напечатать серьезный материал, а у мистера Брайса духу на это не хватало. Он предпочитал вещи более развлекательного характера. Романы, пьесы, приключенческие истории. После того как мне пришлось взять дело в свои руки, я попробовала несколько раз связаться с этой политической чепухой, но, кроме хлопот, это мне ничего не принесло. Неудивительно, что мой муж отказался от этого.

— У вас нет никаких соображений, — спросил я, — к какому издателю мог бы обратиться мистер Лиенцо?

— Да. — Она мрачно кивнула. — Знаю, он обращался к Кристоферу Ходжу, его лавочка была неподалеку от нас, на Граб-стрит. Но что касается этого несчастного…— начала она, но я не позволил ей продолжить, так как в этот момент по винтовой лестнице стал спускаться франтоватый молодой джентльмен, сопровождающий молодую красивую даму. Я не часто бывал сражен красотой так, чтобы это служило помехой в моих делах. Но здесь был особый случай, поскольку этой красивой дамой была Мириам.

Я едва сдерживал волнение оттого, что вижу ее второй раз за день, но решил не спешить — не стоит подходить к ней, чтобы выразить свой восторг. Она переоделась, и теперь на ней было очаровательное зеленое платье с корсажем цвета слоновой кости и белой нижней юбкой в черный горошек, на голове — дивный капор в тон платью; ни дать ни взять нарядная уважаемая лондонская дама, из тех, что ей так нравились. Ее спутник выглядел франтом в бархатном камзоле с золотыми пуговицами, сильно расклешенном от колен и обильно украшенном золотым кружевом. Его длинный парик темного цвета был явно изготовлен умелыми руками лучших куаферов, а галстук из муслина, обернутый вокруг шеи, выгодно оттенял угловатые, резкие черты его красивого бледного лица.