Глава III. Доктор Унсинн совершенствует свое изобретение

Когда я шел к своей квартире, мой разум, конечно, был полон мыслей об удивительном открытии моего друга. И, среди прочего, мне пришло в голову, как довольно любопытный и забавный факт, что доктор Унсинн, который с таким энтузиазмом рассуждал о материальных возможностях невидимости, когда мы впервые обсуждали этот вопрос, теперь гораздо больше заинтересован в доказательстве своих научных теорий, чем в получении выгоды от своего открытия. Это было типично для этого человека, и, я полагаю, для большинства ученых. Но более тревожной мыслью было то, что мой друг был прискорбно рассеян, что также является общей чертой ученых, особенно когда занят каким-то экспериментом, и, будучи сам по себе честным и откровенным, он был слишком склонен предполагать, что его собратья были такими же. В этом крылась, как я боялся, очень серьезная опасность. Я вспомнил случаи в прошлом, когда, внезапно отвлекшись на какую-то новую идею, он полностью забывал формулы или вычисления, которые позволили ему добиться успеха в каком-то эксперименте, и уже никогда не мог повторить результаты. Не мог ли он, пытаясь усовершенствовать какую-то особенность своего собственного открытия, забыть какую-нибудь важную деталь и обнаружить, что он больше не в состоянии вернуть себе видимую форму? На самом деле именно этот довод заставил меня отказаться от проверки его устройства на себе. Я прекрасно представлял себе, где было бы интереснее и выгоднее временно стать невидимым, но у меня не было желания остаться в таком состоянии навсегда, и любой сбой устройства Лемюэля, любой просчет, любой несчастный случай или любая внезапная болезнь с его стороны могли навсегда лишить меня возможности вернуться к моей видимой форме. Риск, конечно, мог быть небольшим, но он был слишком серьезен, чтобы я мог на него пойти. И, наконец, был шанс, что доктор Унсинн может в своем рвении и энтузиазме раскрыть его секрет. Несомненно, он хотел бы объявить о своем открытии своим коллегам-ученым и если бы он это сделал, кто-нибудь обнародовал бы этот факт, и тогда, как я сказал Лемюэлю, Небеса да помогут человечеству. У меня закружилась голова, и я буквально задрожал при мысли о том, что произойдет, если тайна моего друга попадет в руки беспринципных людей. Закон, общество, правительства были бы бессильны. Обладая способностью становиться невидимым, любой проходимец мог бросить вызов миру. Они могли грабить банки, государственные казначейства, монетные дворы и все другие источники скопленных миллионов, невидимые, не знающие препятствий и не оставляющие следов своей личности. Убийство, грабеж, изнасилование, любые преступления можно будет совершать, не опасаясь разоблачения или наказания. Даже если его застали врасплох и бросили в тюрьму, невидимый человек мог выйти незамеченным. Никакие стены не смогли бы удержать его, никакой суд не осудил бы его, никакое наказание не постигло бы его. И даже если бы секрет был известен всем, это не имело бы большого значения, если только, как думал Лемюэль, сам невидимый человек не мог видеть других, находясь под воздействием прибора. В следующее мгновение я рассмеялся так громко, что прохожие обернулись и уставились на меня. Каким же я был дураком! Как нелепо мое беспокойство о такой вероятности! Я забыл о чудесных очках! Тайна моего друга может стать достоянием общественности и все же быть безвредной, даже в руках самых отчаянных преступников. Так же, как есть противоядие от любого яда, волшебные очки Лемюэля защитят мир от любого зла, которое может возникнуть в результате его открытия. Более того, существует шанс, что он не сможет найти способ сделать невидимой неорганическую материю, и если это так, его изобретение не будет иметь большой ценности ни для честных, ни для нечестных людей. Подумав о странных ситуациях, которые могут возникнуть, я усмехнулся. Я мог представить себе невидимого стрелка удерживающего какого-нибудь гражданина, и я мог представить изумленное выражение лица жертвы, когда он увидел револьвер, висящий в воздухе и направленный на него, и услышал бестелесный голос, приказывающий ему поднять руки. И было забавно представлять себе автомобили, с виду пустые, прокладывающие себе путь в потоке машин, останавливающиеся и трогающиеся с места по сигналам видимого свистка, который подает невидимый дорожный инспектор. Да, воображение может разгуляться, и ничто из воображаемого не сможет сравниться с реальностью, если изобретение моего друга войдет во всеобщее употребление. И, без сомнения, я сильно переоценил опасности и нежелательные особенности открытия. По всей вероятности, это изобретение, как только о нем станет известно, вызовет не больше восторга или удивления, чем последовало за изобретением телефона, радио или любой другой эпохальной вещи. Люди восприняли бы это как нечто само собой разумеющееся, и от этого не было бы большего вреда, чем от открытия парового двигателя, электричества или любого другого революционного изобретения, все из которых рассматривались как враждебные миру и человечеству, когда о них было впервые объявлено.

В любом случае, я не должен был беспокоиться о делах Лемюэля, даже если его чудесное достижение постоянно занимало мои мысли.

В течение нескольких дней я ничего не слышал от доктора Унсинна, и я был слишком занят своей работой, чтобы навестить его. Без сомнения, он был погружен в свои эксперименты, и я был уверен, что он сообщит мне, когда изобретет что-нибудь новое. И в этом я не ошибся. Отвечая на телефонный звонок, я услышал голос Лемюэля.

– Я понял! – закричал он. – Я победил неорганическую материю. Все доведено до совершенства! Не могли бы вы приехать немедленно?

Как и в мой предыдущий визит, Мигель впустил меня и, как и до этого, попросил подождать моего друга в библиотеке. Но на этот раз я был готов и не собирался ни пугаться, ни удивляться тому, что доктор Унсинн может наброситься на меня. По крайней мере, я так думал, но я недооценил способности моего друга и поразительные возможности его совершенного открытия.

Стоя перед старомодным камином и внимательно прислушиваясь к малейшему звуку, который мог бы выдать приближение невидимого существа, я оглядел комнату, ожидая увидеть материализующегося Лемюэля или услышать его бестелесный голос, обращающийся ко мне.

Когда я это сделал, тонкий туман или дымка застлали мое зрение. Лучше всего я могу описать это ощущение как весьма похожее на мигрень, от которой я иногда страдал. Я мог различить каждый предмет в библиотеке, но все казалось слегка не в фокусе. Я протер глаза и снова напряг зрение. В стене напротив того места, где