– Ты старое пугало, – сказал Лемюэль, хотя я заметил, что мои слова возымели действие. – И, – продолжил он, – я не собираюсь следовать твоему совету. Нет ни малейшей опасности, что мое открытие станет известно, если только ты или я не разгласим его, я не буду этого делать, по крайней мере, пока, и я знаю, что ты этого не сделаешь тоже. Более того, даже если бы это стало известно, никто не смог бы это повторить. Технология известна только мне.

– Все, что один человек сделал, другой может повторить, – напомнил я ему.

– Возможно, – признал он, – но продолжу свое заявление. Я могу признать, что некоторые вещи, о которых ты сказал, не лишены оснований. Вначале я ожидал, что обнародую свое изобретение, потому что его невозможно запатентовать. Любой мог бы присвоить патент и, воспользовавшись своими знаниями, может стать невидимым и, следовательно, недосягаемым для закона. Но я могу решить не сообщать о своем открытии всему миру. Все зависит от будущих экспериментов и тестов. И, если ты действительно думаешь так же, как говоришь, ты поможешь мне провести мои тесты. Если, по моему и твоему мнению, эти эксперименты докажут, что изобретение действительно представляет опасность для общества, то, уверяю тебя, оно никогда не будет открыто общественности. Но, с другой стороны, если ты, так же как и я, убедишься, что открытие принесет пользу, а не вред, я открою миру секрет.

– Хм, ну, я полагаю, это достаточно справедливо, – согласился я. – Но прежде чем я соглашусь, я хочу знать, что это за эксперименты, которые ты имеешь в виду.

– Конечно, – сказал Лемюэль, – я намерен ходить невидимым в сопровождении тебя, оснащенным очками, и из личного наблюдения определить, что произойдет или может произойти, и будет ли полезна способность становиться невидимым или нет.

– Я не вижу в этом ничего, против чего можно было бы возразить, – заверил я его, – и я соглашусь помочь тебе, при условии, что ты согласишься не делать ничего, что может привести к тому, что я буду привлечен к ответственности. Помни, я буду видимым, а ты – нет, и мне вряд ли хотелось бы выступать в полицейском суде и утверждать, что невидимый компаньон был ответственен за определенные действия, в которых меня обвиняют. Нет, Лемюэль, у меня нет желания закончить свои дни в сумасшедшем доме.

– Но, мой дорогой мальчик, – усмехнулся мой друг, – это было бы великолепным испытанием, и, конечно, я всегда могу материализоваться в последний момент. Только представь, какой эффект произведет это на полицейского или магистрата!

– Да, только представьте, – сухо ответил я. – И если ты не готов согласиться на мои условия, ты можешь ставить свои эксперименты без моей помощи.

– Ты воспринимаешь мои слова слишком серьезно, – воскликнул Лемюэль. – У меня нет намерения переступать границы закона, и я, безусловно, буду проводить свои эксперименты так, чтобы тебя нельзя было обвинить. Но, – добавил он с сожалением, – было бы гораздо лучше, если бы ты тоже был под воздействием моего устройства.

– Что ж, этого не будет, и точка, – решительно заявил я. – И, – продолжил я, – есть еще один вопрос. Ты должен пообещать мне, что не будешь пытаться экспериментировать с массовым превращением вещей в невидимые – не исчезать из комнат, зданий или других сооружений, пока в них кто-то есть. Это может привести, и наверняка приведет, к ужасной панике. И это включает в себя троллейбусы, железнодорожные поезда, движущиеся транспортные средства и тому подобные вещи. Панику легче всего начать и труднее всего остановить.

– Я обещаю, – согласился мой друг, – но я обязательно опробую свое изобретение на незанятых зданиях и других объектах.

– Мне все равно, на чем ты это опробуешь, при условии, что ты не подвергнешь опасности жизни людей или имущество, – сказал я ему.

– Тогда мы начнем наш эксперимент завтра, – воскликнул Лемюэль. – Мы начнем с твоей квартиры. Если тебе будет удобно, я позвоню завтра в десять утра.

Глава IV. Эксперимент доктора Унсинна

Я не знаю точно, какую цель имел в виду доктор Унсинн или чего он надеялся достичь своим экспериментом. Конечно, он продемонстрировал свое открытие и доказал его успех своими испытаниями на мне. Возможно, он чувствовал, что человеческое зрение может меняться, что некоторые люди могут считать его невидимым, в то время как для других он был видимым, или, опять же, он, возможно, хотел просто удовлетворить свое тщеславие и насладиться ощущением невидимости среди своих собратьев. На самом деле он не мог внятно объяснить мне, чего он ожидал или почему он так настаивал на том, чтобы я сопровождал его, когда мы вдвоем, как и договаривались, выходили из моей квартиры. Но в свете последовавших событий я уверен, что именно судьба или предопределение побудили его предпринять этот эксперимент.

Надев чудесные очки, чтобы не потерять из виду своего спутника, который стал невидимым, я окликнул приближающийся трамвай. Но привычка – сильная и стойкая вещь, и человеческий разум в значительной степени управляется впечатлениями, которые он получает через глаза, и в самом начале нашего предприятия я понял это к своему огорчению. Садясь в вагон с Лемюэлем, следовавшим за мной по пятам, я протянул кондуктору десять центов, и он вернул пять центов сдачи. Я уже собирался вернуть их, и слова "два билетика" вертелось у меня на кончике языка, когда толчок локтя Лемюэля привел меня в чувство. Поскольку мой друг был мне хорошо виден, я совершенно забыл, что он невидим для кондуктора, и мысленно поклялся в будущем внимательнее следить за своими действиями. В транспорте было мало пассажиров, и мой спутник сел в угол, а я занял место рядом с ним. И вскоре привычка снова вышла на первый план и чуть не поставила меня в крайне неловкое положение. Совершенно забыв на мгновение, что мой друг невидим, я заговорил с ним, и он, совершенно в своей обычной манере, ответил. На самом деле мы вели довольно оживленную беседу, когда поведение других пассажиров внезапно привело меня к осознанию того, что мы делаем. Все смотрели на меня. Некоторые с любопытством, другие с жалостью, как будто считали меня сумасшедшим или пьяным, в то время как другие ухмылялись и полностью наслаждались зрелищем человека, ведущего беседу с самим собой. Даже кондуктор вошел в вагон и уставился на меня со странно озадаченным выражением на лице, как будто решал – был ли я опасным сумасшедшим или обычным пьяницей. К счастью, мое присутствие духа пришло мне на помощь, и, покраснев,