Торгрим, совсем смутившись, отмахнулся от слов тестя.

— У вас не было причин ему не верить, — сказал он. — Гримарр представил вам доказательства. Или то, что на них очень походило. Ты не должен извиняться.

— И даже когда юный Харальд вернулся к нам, — продолжал Орнольф, — и передал то, что сказала эта ирландская девка, все равно мы не были уверены, что это правда.

— Каждый когда-нибудь встретится со смертью, — сказал Торгрим. — Это не стыдно, что ты поверил, будто пришел мой день, если только ты думал, что я пал благородной смертью.

— Хм! — хмыкнул Орнольф и сделал большой глоток меда. Хмельная жидкость потекла из уголков его рта по окладистой, рыжей с проседью бороде, оставляя темные пятна на тунике. — Как бы там ни было, больше я такой ошибки не допущу, — пообещал он. — Поверю, что ты умер, только когда мы вместе будем распивать вино в жилище Одина.

— Только надеюсь, что попаду в это место раньше тебя, — ответил Торгрим.

— Зачем ты такое говоришь? — возмутился Орнольф. — Может быть, ты уже не так молод, но я старше тебя, следовательно, отправлюсь туда первым.

— Твоя правда, — ответил Торгрим. — Но ты не пробудешь там и недели, как уже ни капли не останется для тех, кто поднимется туда позже.

Харальду Крепкой Руке была знакома усталость, но еще никогда его не охватывало такое истощение, которое он испытал, когда стихли разговоры и потух костер. Сражение, купание в море, страх, удары по голове — все это не прошло даром. По глупости он пытался казаться настоящим мужчиной, поэтому посматривал на то, сколько меда поглощал Орнольф, и старался не отставать. Он решил, что если сможет поспеть за дедом, то завоюет репутацию человека, умеющего пить, как завоевывал себе репутацию в сражениях.

Но вскоре он отстал, благоразумно решив бросить эти попытки, и только тогда ощутил, что опьянение наслоилось на все, что с ним случилось, отчего его так и клонило в сон.

«Если бы меня не так часто били по голове, или если бы мне не пришлось плыть с брыкающейся Конандиль в объятиях, тогда я бы мог угнаться за стариком Орнольфом», — успокаивал себя Харальд, отлично зная, что это неправда.

Костер догорал, остались тлеющие угли, моряки со «Скитальца» по очереди засыпали. Кто-то вернулся на борт корабля, они легли там, натянув на себя меховые накидки и одеяла; некоторые засыпали там, где упали. Кто-то, как, например, Харальд, собрался с силами и перенес свое импровизированное ложе на берег, подальше от стонущих раненых. На ночь выставили стражу за кругом света догорающего костра, чтобы предупредить любую угрозу, которая может материализоваться в этой дикой ирландской глубинке.

Харальд бросил медвежью шкуру на галечный пляж, лег на нее, натянул на себя шерстяное одеяло. Он почувствовал, как расслабилось все тело, напряжение спало, словно масло растаяло на сковороде. В голове оставались лишь обрывки мыслей, сознание, казалось, уплывало, и он почувствовал, как его накрывает теплой убаюкивающей волной.

И тут кто-то начал его трясти. Сначала он подумал, что это какое-то маленькое животное, белка или кролик, что-то выискивает рядом с ним. Он издал гортанный звук, который, как он надеялся, был похож на слова. Но, по-видимому, он ошибся, по крайней мере эти слова ничуть не испугали того, кто в него тыкался, потому что копошение не прекратилось. Наконец тому, кто его будил, удалось пробиться сквозь толстое покрывало сна, и Харальд приоткрыл глаза. Рядом с ним, опустившись на колени, сидела Конандиль.

Он молча поднял на нее вопросительный взгляд. Волосы упали ей на лицо, а бледная кожа мягко сияла в свете догорающего костра. Минуту они просто смотрели друг на друга, потом Конандиль сказала:

— Харальд? — В ее голосе звучал вопрос, как будто она спрашивала у него, действительно ли это он, действительно ли он здесь, во плоти.

— Да, — ответил он, медленно сбрасывая остатки сна.

Она помолчала, словно не зная, что сказать дальше.

— Мне страшно, — наконец произнесла она, запинаясь. — Мне страшно спать, когда вокруг меня столько мужчин.

Харальд приподнялся на локте, огляделся. По всему пляжу валялись спящие люди. Их едва можно было разглядеть в свете тлеющих углей.

— Бояться нечего, — успокоил Харальд. — Это мои люди, а не датчане или ирландцы.

— Пожалуйста… — взмолилась Конандиль. — Прошу тебя… Можно я буду спать рядом с тобой?

— Конечно, — разрешил Харальд. Он все еще не вынырнул полностью из царства сна и с нетерпением желал туда вновь погрузиться. — Ложись, — предложил он.

— Нет, — возразила Конандиль. — Не здесь. Подальше. Подальше от остальных.

Харальд вздохнул. Она предлагала ему выбраться из теплой постели, взять шкуру и одеяло, куда-то тащиться в темноте, а ему очень не хотелось этого делать.

— Пожалуйста… — вновь взмолилась Конандиль. Свет затухающего костра отражался в ее больших карих глазах. Ее лицо, шея и плечи казались такими хрупкими…

Харальд опять вздохнул.

— Ладно, пошли, — согласился он.

Встав, он собрал постель и последовал за Конандиль по пляжу в темноту, в неизвестность. Они миновали сидящего на бревне стража, который встрепенулся, заслышав их. И Харальд стал гадать, а не спал ли он.

— А, Харальд, это ты! — узнал тот идущих. Он встал и наклонился ближе к лицу Харальда, и последний разглядел, что это Вани сын Уннара, один из людей Орнольфа, который плыл с ними из самого Вика. — Ты зачем здесь?

— Ищу местечко, где бы прилечь, — ответил Харальд, кивая в темноту.

— Ага! — понимающе кивнул Вани. Он взглянул на Конандиль. — Ясно-ясно, — вновь покивал он с ухмылкой. — Вот и прекрасно. Прекрасно.

Харальд с Конандиль продолжили свой путь. Харальд не мог избавиться от мысли, что ответ Вани прозвучал как-то странно, но решил выбросить его из головы. Он нашел место на пляже, полностью скрытое темнотой, расстелил медвежью шкуру, лег на нее, Конандиль легла рядом, он натянул на них двоих одеяло. Харальд закрыл глаза и снова попытался расслабиться, но Конандиль постоянно вертелась, тыкала в него локтями — он не понимал, почему она никак не может улечься.

Он попытался от нее отодвинуться, но тут она положила руку ему на грудь, и он почувствовал, как она ткнулась носом ему в шею, почувствовал на своей коже ее губы, и неожиданно слова стража приобрели для него новый смысл.

«Наверное, дело не в том, чтобы поспать…» — подумал он.

Он перестал от нее отодвигаться и, наоборот, придвинулся. Провел рукой по ее плечу и спине, вздрогнул, когда понял, что она обнажена. Раньше на ней была сорочка-лейна и платье-брэт, а сейчас на ней не было ничего. Он почувствовал, как сон улетучился, его сменило сильное желание.