– Ересь! – рявкнула не терпевшая этого словечка принцесса. – Ересь, скверна и пакость всяческая!

Белая фигура рывком обернулась, но Матильда уже закусила удила. Вскочив, женщина поудобней ухватила кувшин, готовясь к бою. Всё, кроме впалого мужского виска, затянуло багровым с золотыми промельками маревом. Зато алатка начала разбирать отдельные слова – будто закатная волна одну за другой вышвыривала на берег ракушки

– Четырежды богоданный… Всех, кто осмелится…

– …наши горы сами по себе есть… доказательство бытия Божия…

– Во славу Сервиллия… судьба… страшной… ввергнет в Закат…

– …провожу… высочество…

– …вечное проклятье… смерть…

Кажется, она к кому-то шагнула, кажется, что-то звякнуло, кажется, пальцы разжались… Звякнуло и задребезжало уже сильнее, сбоку затемнело, зато впереди раскинулась полная осени степь. Ветер ерошил жесткую траву, красное солнце наполовину ушло в землю, и на него стало можно смотреть. Матильда и засмотрелась, так, что споткнулась, но не упала – поддержали… Матишка поддержала, и было той Матишке лет шестнадцать.

– Пусти, – велела старуха. – Беги, целуй Ферека… и не только целуй! А в Агарис соваться не смей! Слышишь?!

Матишка замотала головой, с мониста осенними листьями полетели таллы и велы, зазвенели по камням, кто-то в алом доломане сперва бросился их собирать, а потом со смешком швырнул вверх. Золотые искры вспыхнули, оказавшись бабочками, появилось и стало синим небо, к которому немедленно потянулись знакомые, но чужие горы.

– Я виноват, – дрожащим голосом сообщил вернувшийся вместе с небом Лисенок, – я должен был вас оградить, но лжекардинал ворвался так неожиданно! Я не мог даже предположить, что вы столь нетерпимы к ереси… Это в самом деле ужасно! Вы можете идти?

– Сами видите, – буркнула Матильда. Оказывается, они умудрились спуститься почти до середины лестницы. – Где этот… еретик?

– Увы, все еще наверху. Требования, которые он привез, для Кагеты неприемлемы, и мне придется это ему объяснить.

– Чего он хочет?

– Разве вы не слышали?

– Я не поняла. То есть поняла не вполне.

– Бывший кардинал Гайифы самочинно объявил себя Эсперадором, назвался Гаэцием и назначил этого человека кардиналом Кагеты и Сагранны. Присланный еще его святейшеством Адрианом Серапион никогда не был другом нашей семьи, а после гибели отца стал врагом, но в казарии он по воле истинного Эсперадора. Я не искал поддержки эсператистов, когда вступил в бой с Хаммаилом, я не ищу ее и теперь. Ваш супруг и регент Талига открыли мне глаза на многое, о чем я прежде не задумывался, но то, что в мире становится слишком мало любви, искренней человеческой любви, я понял сам. И я не стану мстить священнику, тем более чужими руками. Если Серапион захочет остаться в казарии, я его не выдам. Тем же, кто признает Эсперадором самозванца, в Кагете места нет.

– В Кагете не должно быть места этой твари, – прошипела алатка, – ей вообще не должно быть места!

– Он уедет, – твердо сказал Баата. – Завтра же. Его проводят до самой границы.

– Бириссцы, – потребовала принцесса, – не меньше двух десятков.

– Да, – немедленно согласился казар, – бириссцы.

Дальше спускались неторопливо и молча – Лисенок о чем-то размышлял, а Матильде все еще хотелось убить. На предпоследней площадке кагет задержался.

– Ваше Высочество, вы пережили очень неприятные мгновения. То, что этот человек явился без моего ведома, меня не извиняет. Мои люди оказались слишком легковерны, уступив тому, кого сочли духовной особой.

– Пустое, – Матильда выдавила из себя улыбку. – Я в самом деле… разволновалась, но не настолько, чтобы забыть, зачем я вам понадобилась. Давайте вернемся к нашему разговору зав…

Крик вспорол осенний покой, как нож – брюхо. Матильда вздрогнула, и тут мимо пронеслось что-то светлое и большое.

– Отвернитесь! – заволновался Баата. – Я… Какой ужас. Я видел, что этот человек безумен, но не мог и помыслить, что он способен причинить вред себе! Да, наши горы вызывают жажду полета, но рожденный злобствовать летать не может… Гайифец забыл об этом, и вот он мертв. Вы не должны на это смотреть.

– А я хочу! – Матильда сунулась к перилам, но опереться на них не рискнула. – Мне нужно увидеть труп. Это меня успокоит.

Арлетта помнила Рудольфа сосредоточенным, раздосадованным, огорченным, в ярости, даже в недоумении, но смущение на лице герцога Ноймаринен наблюдала лишь раз. Когда сестрица Кары решила покончить с подзатянувшейся девственностью.

Было в Маргарите Борн, при всей ее красоте, нечто отпугивающее мужчин, по крайней мере бескорыстных. По расчету обладавшую немалым приданым графиню, само собой, сватали, но тут уж упиралась сама Маргарита: ей хотелось даже не любви – страсти, причем роковой. В конце концов дева принялась колдовать, и ее жертвой пал, то есть как раз не пал, Рудольф.

– У вас странная улыбка, сударыня, – хмуро заметил Ноймаринен. – Ну, где эти бездельники? Сказано же, подать шадди в пять.

– У бездельников в запасе три минуты, – Арлетта кивнула на тикающую башню красного дерева. – А улыбалась я, потому что вспомнила, как вас соблазняла Маргарита… Графиня Борн.

– Вам-то смешно! – фыркнул герцог. – Постойте, а вы откуда знаете?

– Вы тогда прошли мимо меня и… гиены Ариго, с очень странным лицом. – Как все же приятно говорить правду! – Каролина засмеялась, теперь я понимаю, что слишком громко, но в юности я была достаточно глупа, вот и спросила, в чем дело. Любящая сестра немедленно объяснила. Вы хоть заметили, что у вас украли рубашку и… другие части туалета?

– Я не кастелян, – теперь Ноймаринен улыбался как человек. – А их украли?

– Кто знает… Маргарита не сомневалась, что ее обманул взявшийся добыть ваше белье слуга. С мужскими рубашками несчастную и дальше обманывали. Шесть раз, если не ошибаюсь…

– Чушь!

– Несомненно, но лицо у вас было в точности таким, как сейчас.

Башня, готовясь бить, заурчала, и тут же внесли спасительный шадди. Зерна привез Гектор, заодно надававший советов, которым ноймары честно следовали, только варить шадди, не имея чутья, то же, что воевать по Пфейхтайеру. Арлетта рассеянно отхлебнула горяченной черноты, спасибо хоть сахару не насыпали.

– А ведь я рад, что вы тогда заметили, с этой ду… Борн. – Рудольф крутил в руках обсыпанное сахаром печеньице, сейчас раздавит. – Мне в самом деле неловко! Вы это поняли, и хорошо – обойдусь без экивоков.

– Попробуйте, – разрешила графиня, – но такое печенье запивал даже Клемент. Я имею в виду ручную крысу Робера Эпинэ. Славная была зверушка, вряд ли Ро заведет новую.