– Сей момент! – живо пообещал каданец и махнул рукой своим: – Уго, Кочан, быстро!

Макс не спорил, только шею потер. А пишут, удушье плохо сказывается на мыслительных способностях… Дураки пишут, хоть и ученые.

Знакомый, надоевший за ночь треск раздался совсем рядом, прервав мысль о пользе своевременного удушения. Крикнув каданцам поторопиться, Руппи повел рейтар на выстрелы, но опоздал. Все закончилось, на траве валялось четверо мертвых драгун и одна лошадь, а возле топтались парни Вюнше, к которым успел затесаться брат Орест. Тихо, спокойно, можно оглядеться, благо туман почти рассеялся, только трясины никак не сбросят сероватую тряпку. Экие стеснительные…

– Господин капитан, – рапортует здоровяк. – Согласно приказу… Повел своих, нарвался на этих. Никто не ушел, а лошадей переловили.

– Отлично, Вюнше. – В самом деле, отлично. Сбесившиеся обозники сойдут за жертву драгун, драгуны – за жертву арьергарда. Трупы убедительней «брошенной» телеги со сломанной осью и даже пушек, а место самое подходящее. Впереди маячат черные кроны долгожданной рощи, а сзади – никого. Китовники, если и не вовсе отстали, то держатся далеко.

– Лучше б вы нас совсем потеряли, белоглазые уроды!

– Совсем? – подъехавший адрианианец как никогда походил на рейтарского капитана. – Это поставит Бруно в неприятное положение.

– Ну, хотя бы до обеда, – исправился Руппи. – Оказалось, я ничего не имею против интендантов как таковых. Просто с нами отправили бесноватого, а может, он сам напросился.

– Очень может быть. Не все добровольцы одинаково надежны. Не могу не поздравить вас с удачным началом и удачным названием. Дать опасности подходящее имя – отнять у нее часть силы. Верно и обратное, а «белоглазые» на слух заметно слабей «бесноватых».

– Пожалуй, – Фельсенбург зевнул и понял, что зверски хочет спать. – И поэтому я без папаши Симона больше ни в какие рейды ни ногой, с ним как-то уютнее. Как вы думаете, где бросить пушки? Я думал здесь, но теперь это будет перебор.

Куча на полу впечатляла, толку-то! Тряпки принцессам не дарят, книг братец не прислал, в пистолетах же Этери ни пса не понимала, да и не собиралась Матильда расставаться с подарком Дьегаррона, кэналлийский маркиз со своей больной головой и вежливостью и так становился прошлым. Как и Хандава. Здесь цвели розы, шлялись выходцы и летали дурацкие птицы. Здесь фрески помнили убийства, а беседки убивали, здесь жила кагетка, с которой можно поговорить по-алатски и напиться до пузырей на полу…

– Здесь я спелась с мужем, – объявила на родном языке принцесса, – спьяну и неплохо.

– Нэ магу панат.

Мухр’ука смотрела глазами старательной собаки, она тоже оставалась в Хандаве со своей госпожой, а госпожа – со своей любовью. Единожды утоленной, пусть и вовсе не так, как мечталось.

– Я сказала, – объяснила кагетке алатка, – что нам с мужем здесь нравится.

– Хароший замуж, – по-своему поняла старуха. – Он выдный, он лубыт. Много дарыт?

Бонифаций не дарил ничего, то есть не волок супруге всяческой куртуазной ерунды. Зато с ним можно было ссориться и мириться!

– Ладно, пошли! – Принцесса захлопнула пустой сундук и в очередной раз отправилась прощаться. Светило солнце, и бакранская Хандава блестела кагетскими кирасами – Баата выказывал полную готовность к войне, а значит, воевать не собирался. Казар деликатно доедал сторонников Хаммаила и умильно косился на Йерну, но та еще не созрела. И не созреет, пока в Гайифе заправляет Орест. Лисенок это понимал, вот и вертел хвостом, под сурдинку подрывая павлинник всеми четырьмя лапками. Пока без особого успеха – император вовсю богоданствовал, а маршал Капрас топтался на севере.

– Дорогу ее высокопреосвященству! – провозгласил здоровенный горец и ткнул в небо синим парадным посохом. В ответ потянуло мемекнуть, удержало лишь то, что с бакранов сталось бы перенять. Вообразив будущих дипломатов, которым, входя к горным владыкам, придется блеять, Матильда прыснула и, замахав руками, почти вбежала в щебечущий садик. Зеленоштанный вымогатель был тут как тут! Радостно заорав, поганец предпринял попытку усесться на плечо, он все прощал и ничему не учился, такие не учатся.

– Благодарю, что вы пришли, – Этери в темно-красном плаще возникла из-за темно-красных же кустов. – Мне следует сказать, что без вас Хандава опустеет, но не хочу лгать, для меня она уже пуста.

– Он вернется, – с ходу пообещала Матильда. Хозяйка улыбнулась.

– Баата достаточно умен, чтобы оставлять его без присмотра, и достаточно хитер, чтобы присматривать поручили маршалу Дьегаррону. Я еще увижу Валме, но увижу ли я регента Талига?

Этого Матильда не знала. Прошлый раз кэналлийца занесло на тропы выходцев, а нечисть, если с ней правильно обращаться, вернет туда, где подхватила. Алва исчез в хандавской стене, вот и вернулся в Хандаву, сейчас же он просто сел на мориску и уехал воевать за свой Талиг. Разноцветный отряд скрылся за хмурой утренней горой, очень возможно, что навсегда…

– Хыр! Пыр! Есть! Дай!

– Пшел вон! – алатка замахала руками, отгоняя кстати напомнившего о себе зеленоштанца. – Карлион! Хогберд! Ызарг летучий!

– Он всегда возвращается, – Этери тронула застежку плаща и перешла на алатский. – Пройдемте в дом?

– Нет, – Матильда отказалась прежде, чем сообразила, что бояться нечего. Нога в сапоге из стены давно вылезла, стала графом и устремилась на поиски возлюбленной, однако в расписные комнатки не тянуло все равно. Кагетка не настаивала, и две принцессы – молодая и старая – побрели по дорожке между свежих ям. «Карлион» отстал, то ли понял, что кормежки не будет, то ли не любил открытых мест.