Бёртон достал записную книжку. Фрэнк любезно позволил ему ознакомиться с материалами дела. После трех гудков Джером Петтис ответил на звонок. Туманно представившись помощником Фрэнка, Бёртон задал свой вопрос. Последовали пять долгих секунд, в течение которых агент старался сохранить целой свою нервную систему, слушая дыхание человека на другом конце линии. Как оказалось, ответ стоил краткого ожидания.

– Черт побери, точно! Движок чуть не заклинило. Кто-то не до конца закрутил крышку масляного радиатора. Доливать пришлось Роджерсу, поскольку он сидел на канистре с маслом, которую мы возим сзади.

Поблагодарив его, Бёртон положил трубку и взглянул на часы. У него еще оставалось время до того, как нужно будет позвонить Фрэнку. Несмотря на растущее число улик, Билл еще не был до конца уверен в том, что именно Уитни сидел в хранилище, однако нутро подсказывало ему, что он – тот, кто ему нужен. И хотя нечего было и думать о том, чтобы после убийства Лютер Уитни оказался где-либо поблизости от своего дома, Бёртон хотел лучше прочувствовать этого человека и, если повезет, получить какую-нибудь наводку на то, куда он скрылся. А для этого лучше всего было наведаться туда, где он живет. Раньше полиции. Бёртон быстро направился к своей машине.

* * *

Погода снова стала сырой и холодной: мать-Природа играла с самым могущественным городом на земле. Щетки непрестанно двигались туда и обратно по лобовому стеклу. Кейт не могла точно сказать, зачем находится здесь. За все эти годы она приезжала сюда ровно один раз. И даже тогда осталась в машине, а Джек отправился к Лютеру. Чтобы сообщить ему о том, что его, Лютера, единственная дочь выходит за него, Джека, замуж. Джек настоял на этом несмотря на ее заверения в том, что отцу все равно. Судя по всему, Лютеру было не все равно. Он вышел на крыльцо и улыбнулся ей. При этом все его тело как-то неловко дернулось ей навстречу, выдавая то, что он хочет подойти к дочери, но не решается; хочет ее поздравить, но не знает, как, учитывая своеобразные обстоятельства. Пожав Джеку руку, Лютер похлопал его по спине, после чего оглянулся на дочь, словно ища у нее одобрения.

Тогда Кейт решительно отвернулась в сторону и скрестила руки на груди, дожидаясь, когда Джек сядет в машину и они уедут. Когда они разворачивались, она мельком увидела в зеркале заднего вида отражение невысокой фигуры. Отец показался ей гораздо ниже ростом, чем она помнила, буквально крошечным. В ее сознании он навсегда останется огромной глыбой, заполняющей пространство, подавляющей своей массой, олицетворяющей все то, чего она боялась и что ненавидела в этом мире. По-видимому, на самом деле этого образа никогда не существовало, однако Кейт отказывалась это признать. И хотя ей больше не хотелось иметь дело с этим человеком, она не могла оторвать от него взгляд. Больше минуты, пока машина набирала скорость, ее глаза не отрывались от фигуры мужчины, который сначала дал ей жизнь, а затем с жестокой бесповоротностью разрушил жизнь ее и ее матери.

Машина уехала, а Лютер продолжал смотреть ей вслед с выражением грустной обреченности на лице, удивившим Кейт. Но она отмахнулась, посчитав это очередной уловкой отца, направленной на то, чтобы породить в ней сознание вины. Ни в коем случае нельзя приписывать благородные качества любым его поступкам. Он – вор, не ставящий ни в грош закон. Варвар в цивилизованном обществе. В его поступках просто не может быть места искренности. Затем машина завернула за угол, и отец исчез, словно он был на веревке и его резко отдернули…

Кейт свернула на дорожку. В доме царила кромешная темнота. Фары машины Кейт ярко вспыхнули в катафотах другой машины, стоявшей перед ней, ослепив ее. Погасив свет, она сделала глубокий вдох и выдох, успокаивая нервы, и выбралась в холод и сырость.

Прошедший снегопад был слабым, и его скудные белые остатки захрустели под ногами у Кейт, направившейся к входной двери. К ночи температура опустилась ниже точки замерзания. Кейт оперлась рукой о вторую машину, чтобы удержать равновесие. Несмотря на то что она не ожидала застать отца дома, она вымылась и уложила волосы, облачилась в костюм, предназначенный для судебных заседаний, и даже сделала макияж. Кейт преуспела в своем деле, и если судьба сведет их с отцом лицом к лицу, она хотела показать ему, что, несмотря на плохое обращение с его стороны, она не только выжила, но и процветает.

Ключ по-прежнему лежал там же, где и много лет назад, как ей тогда говорил Джек. Кейт всегда поражалась, что отпетый грабитель оставлял свой собственный дом таким незащищенным. Кейт отперла дверь и зашла внутрь, не заметив машины, остановившейся напротив, водитель которой внимательно наблюдал за ней, уже записав номер ее автомобиля.

В доме стоял затхлый запах нежилого места. Кейт иногда мысленно пыталась представить себе, каким он окажется внутри. Она предполагала, что в доме отца царит чистота и порядок, – и не обманулась в своих ожиданиях.

В темноте Кейт села в кресло в гостиной, не догадываясь, что у отца оно любимое, даже не подозревая, что Лютер бессознательно сделал то же самое, зайдя к ней в квартиру.

Фотография стояла на каминной полке; ей было уже лет тридцать. Кейт у матери на руках, спеленатая с головы до ног, под розовым чепчиком видны пряди черных как смоль волос: она родилась с необычайно густой шевелюрой. Отец, спокойный, в шляпе, стоит рядом с матерью и дочерью, своей мускулистой рукой прикасаясь к крошечным растопыренным пальчикам девочки.

Мать Кейт до самой смерти держала ту же самую фотографию на туалетном столике. Кейт выбросила ее в день похорон, проклиная выраженную на ней близость отца и дочери. Она выбросила ее сразу же после того, как в дом пришел отец. Кейт тогда взорвалась в ярости, все больше теряя контроль над собой, поскольку объект ее гнева никак не откликался, не отвечал, стоял, молча принимая шквальный огонь. И чем тише он становился, тем больше распалялась Кейт, пока наконец не набросилась на него, отвесив затрещины обеими руками, но ее оттащили. И только тогда отец надел шляпу, положил на стол принесенные цветы и, с пылающим от пощечин дочери щеками и слезами в глазах, вышел из дома и тихо закрыл за собой дверь.

И тут, сидя в отцовском кресле, Кейт вдруг поняла, что и он в тот день также был охвачен горем. Скорбел о женщине, которую предположительно любил на протяжении многих лет и которая определенно любила его. Почувствовав, как к горлу подкатывается клубок, Кейт поспешила перехватить его, надавив на шею пальцами.

Встав, она обошла дом, осторожно заглядывая во все помещения и возвращаясь назад. По мере того как углублялась во владения отца, она все сильнее нервничала. Дверь в спальню была приоткрыта, и Кейт решила распахнуть ее настежь. Войдя в комнату, она рискнула зажечь свет, и когда ее глаза освоились с переходом от темноты к свету, они остановились на ночном столике. Кейт подошла ближе и наконец села на кровать.

Собрание фотографий, по сути дела, представляло собой небольшое святилище. Здесь была запечатлена вся ее жизнь начиная с младенчества. Каждый день ее отец, засыпая, видел ее. Но гораздо больше потрясли ее поздние фотографии. Выпуски в колледже и университете. Определенно, отца никто туда не приглашал, но они были представлены здесь. На снимках она не позировала, а или шла, или махала кому-то рукой, или просто стояла, не подозревая о присутствии фотографа. Кейт подошла к последней фотографии. Она спускается по ступеням здания суда Александрии. Ее первое дело, она страшно переживала. Мелкое хулиганство, для окружного суда – детская игра, но широкая улыбка на ее лице говорила об абсолютной победе.