времени", но он так не сказал, и Марина поняла, что ему театр просто перестал был нужен. Она даже простодушно спросила, " а что, театр вам по чину запрещен?" Он улыбнулся и ответил, что "не в этом дело". Надо было уходить домой, Исидор пригласил Марину в Кронштадт, где он будет участвовать в службе в Никольском Морском соборе. Засмеялся, сказал, что "понимает, что… далеко", но он заедет за ней на машине, и напомнил, что надо взять платок, или… ну, в общем что-нибудь на голову. Хорошо, что сказал, Марина бы об этом не подумала. Зато, ей пришло в голову, что опять нормальный мужчина не женат, и… ничего… Или "чего"? Откуда она знала, насколько это было для него жертвой? Спросить? Так никогда и не спросила.

Она помнила ту поездку в Кронштадт. Был май, еще не очень тепло. Он подъехал прямо к ее дому на потрепанном Форде, и… через час они уже были около храма. Исидор предложил Марине погулять, посмотреть музеи, сказал, что после службы, он ее "заберет", а сам ушел… Служба начиналась в шесть часов. Марина погуляла по Якорной площади, прошлась по Синему мосту, было много туристов и они немного раздражали. С залива дул холодный ветер, Марина замерзла, и с облегчением вошла в церковь. Там было тепло и уже много народу. Она ходила на службы в Москве с Лизой и представляла себе, что будет: красивые тексты, нараспев, на древнем, наполовину непонятном, языке. Толпа в нужных местах подпевает, люди крестятся, переглядываются, даже тихонько разговаривают, сами слова молитв не очень слушают, но атмосфера все равно торжественная, праздничная. Но больше всего Марину поразил Исидор, она его едва узнала: в темно-лиловом с золотом облачении, в распиряющейся кверху митре, украшенной стразами, широким золотым крестом. Подумать только, в гостях он ей показался обычным дядькой, ну, подумаешь… с бородой. А тут… таких людей Марина не знала. Он был одновременно и такой, как она сама, и совершенно другой. Служба закончилась, люди расходились, откуда-то из боковой дверки, которую Марина раньше не заметила, выглянул Игорь-Исидор и позвал ее: «Марина, идите сюда…» Он уже переоделся, в белой рубашке навыпуск и джинсах он снова был обычным Игорем. Его облачение лежало на диване, он его убрал в чехол и они пошли к машине. Вся обыденность поведения отца Исидора казалась теперь странной. В машине Марина не стала себя сдерживать, наивное любопытство прямо раздирало ее:

– отец Исидор… у нее уже язык не поворачивался называть его Игорь. А можно я вас спрошу?

– Да, спрашивайте, Марина, что за цирлих-манирлих между людьми театра.

– Ну, вы-то уже не человек театра…

– Нет, но я ничего не забыл. Это была моя жизнь. Так мне было суждено. Я был солдатом тоже. Ну, в чем ваш интерес? Спрашивайте.

– А людям духовного сана можно разве носить обычную одежду?

– Видите ли, здесь существуют разные точки зрения. Есть канон… по нему – нельзя.

– Но, вы же носите.

– Ну, и что? Ношу, когда мне это кажется уместным. Я и на машине езжу. У меня дома компьютер есть. Марин, сейчас 21 век. Не нужно об этом забывать. Традиции важны, но дело по-сути не в них. Я – современный человек. Как я одеваюсь не имеет отношения к моей вере, служению.

– А вас за это не ругают?

– Кто меня может ругать?

– Ну, митрополит…

– А, вы об этом… а я ему не показываюсь в джинсах. Если бы он меня сейчас видел, он может и расстроился бы, но… зачем его огорчать. Я к нему хожу в рясе… перед прихожанами показываюсь в рясе. Так правильно, людям это нужно, но это неважно. Вы хотите видеть меня в рясе. Моя одежда вас с толку сбивает?

– Сбивает немного. Весь тогда в гостях… я бы даже не догадалась о вашем духовном сане. Зачем вы туда пришли?

– Как, зачем? Там мои друзья. Что мне из-за духовного сана с ними не видеться? Я так не могу. Вы меня видите совсем уж каким-то анекдотическим "попом". Я похож на деревенского пьяного плутоватого попа-невежу? "Поп-толоконный лоб"? А?

Они засмеялись и Марине показалось, что она знает отца Исидора всю жизнь. Ехали, разговаривали, шутили, а потом она к нему еще несколько раз приходила домой. Тот их первый разговор в машине она запомнила:

– Марин, у вас что-нибудь не в порядке? Не хотите, не рассказывайте. Это не обязательно.

– Я даже не знаю, что я могу рассказать. Я бы хотела жить такой… жизнью, но я так никогда не смогу.

– Я, Марин, прекрасно понимаю, о чем вы говорите… я сам был в такой же ситуации. Бог может помочь тем, кто хочет, чтобы им помогли. Многие не хотят… а моя жизнь… что вы, Марина, вам и не надо жить моей жизнью. Вы – женщина, у вас другое предназначение.

– Да какое предназначение. Я сама его не понимаю. Я не знаю, что я хочу. Мне плохо. Мне тяжело жить.

– Я понял. Некому укрепить вас в вашей печали. Я не смогу, но… Господь может укрепить ваш дух.

– Но, я же не верю… не могу верить. Я завидую людям, которые верят… , а я… не могу.

– Подождите, придет время. Вы еще не готовы. Приходите на мои службы, если вы мне верите. Не сразу, но вам станет легче. Вот увидите. Ваша жизнь не плоха и не хороша, она вам суждена богом и вы ее обязательно примете и успокоитесь.

Месяца через два-три, в конце лета, Марина покрестилась на Васильевском острове, в Соборе Святого Андрея первозванного. Собор знаменитый и с Марининой точки зрения не слишком подходящий для ее скромной персоны. Но отец Исидор сказал, что дело не в убранстве, а в намоленности пространства. Это понятие было ей чуждо и чем-то раздражало. Но без бесед с Исидором ей уже было трудно обходиться. Марина стала часто ходить к нему в храм, они разговаривали о разных вещах, она задавала ему вопросы, даже не для того, чтобы получить исчерпывающий ответ, а просто, чтобы он ей позволял говорить о себе, выражая свое мнение. Отец Исидор разговаривал с ней, но его разговоры не выглядели поучением.

– Я люблю детей, отец Исидор, обожаю своего племянника, детей друзей, но… своих у меня нет. Я хотела бы ребенка, но… как родить без отца? Мне советуют это сделать, мои родители были бы так счастливы… но я не решаюсь. Я слабый человек? – вот что ее волновало.

– Да, нет, Марина,