За спиной у Титуса висел панадарский меч, на поясе, справа и слева, – тяжелые охотничьи ножи халгатийской ковки, тоже больше напоминающие короткие мечи. По карманам он рассовал метательные звездочки и несколько дымовых шариков. Вначале он предполагал взять самострел, но после проверки на заднем дворе обнаружил, что табельное оружие вышло из строя. Почему? Титус склонялся к версии, что при переходе в Облачный мир его машина подверглась некоему воздействию, вследствие которого испортились все находившиеся на борту магические устройства. Остаются дымовые шарики и старое доброе холодное оружие – уж оно-то не подведет.

Вскоре показались впереди домики – деревня Медные Горшки. Та самая, где три дня назад разыгралась кровавая трагедия.

Крестьяне смотрели на приезжих исподлобья, отвечали неохотно. Велев егерям не вмешиваться, Титус сам провел дознание.

Все подтвердилось. Утром того страшного дня в Медные Горшки приезжал парнишка-посыльный из шайки Шамрота Ухореза, а вечером пожаловал и сам Шамрот со товарищи, однако не успели разбойники спешиться, как на них набросилось чудовище. Всех пожрало, только одежку да обувку выплевывало. Из деревенских никто не пострадал – спасибо прохожему страннику, который предупредил, что видел зверя на опушке леса, да посоветовал всем сидеть по домам, чтоб не вышло беды. Нет, следов не осталось, даже кровь ночным дождиком смыло.

– Народные байки, – скептически усмехнулся старший егерь, когда отъехали от деревни. – Вот увидите, господин монах, ничего мы не найдем. Я знаю все зверье и всю нежить, какая в наших лесах водится, а таких тварей здесь отродясь не бывало!

Остальные его поддержали.

– Осмотрим окрестности, – сухо распорядился афарий, когда все умолкли. – Ищите следы. Животное большое, тяжелое – значит, они должны быть достаточно заметными.

Титус собирался убить адского черного зверя. Пора положить конец беспределу хищника. В прошлый раз он растерзал и съел шесть человек, три дня назад – еще семерых. А ведь погибшие разбойники могли бы вступить на стезю покаяния и оплакать свои грехи, как Сасхан Живодер! Невесть откуда взявшаяся прожорливая тварь отняла у них этот шанс и заодно превратила ночи Титуса в первосортный кошмар.

Он уже двое суток не спал, и только лишь закалка афария позволяла ему держаться в седле, отдавать приказы, думать, планировать. С тех пор как адский зверь извел шайку Ухореза, Титус по ночам глаз сомкнуть не мог, ибо Сасхан, с которым он делил комнату, с наступлением темноты впадал в истерику: сначала по десять раз подряд проверял надежность запоров на оконных ставнях (комната находилась на первом этаже), потом громко молился, перемежая слезные просьбы о пощаде с признаниями в совершенных злодеяниях, воистину жестоких и отвратительных. Вконец охрипнув, он, стоя на коленях, начинал с размаху биться лбом об пол – мерные глухие удары заставляли подпрыгивать канделябр на столе, – а после снова взывал к равнодушным богам Облачного мира:

– Боги-милостивцы, я больше не буду! Уймите зверя адского, не велите ему меня пожирать! Не буду я больше ни жечь, ни грабить, ни глотки резать, ни малолетних деток насильничать на глазах у родителей, ни зенки выкалывать, буду только истово молиться и каяться, молиться и каяться! Не виноват я ни в чем, в нищете я родился, в нищете возрос, век счастья не знал! Злая судьбина довела меня до греха, злые люди научили неразумного беззаконному разбою! Посадите, милостивцы, лютого зверя на цепь, не пускайте его до меня!

Титус пробовал затыкать уши, но это не спасало: Сасхан орал слишком громко. А оставить кающегося разбойника в одиночестве ему не позволяла жалость: отныне Сасхан боялся темноты и страшился оставаться один, ему сразу начинали мерещиться крадущиеся шаги адского зверя.

– Послушай, брат, бери пример с меня, – предложил однажды Титус. – Я тоже считаю, что покаяние – это прекрасно, но я молюсь мысленно, про себя. Так тоже можно.

– Ты, брат, святой человек, – горестно возразил Сасхан. – Ты не грабил, не отымал последнее, не отрубал людям пальцы, не забивал девок насмерть ногами, ежели те не давали. Тебя-то боги завсегда послушают! А мне, грешнику великому, надобно вопить погромче, чтоб на небесах услыхали.

И опять принялся за свое.

«Убью зверя – отосплюсь», – покачнувшись в седле, подумал Титус.

Внезапно его начали одолевать сомнения, а нравственно ли он сейчас поступает? Зачем он отправился на охоту: чтобы спасти несчастных людей от хищника или чтоб обеспечить себе возможность спокойно спать по ночам?

«Уж не эгоистичны ли мои мотивы? – Эта мысль заставила его содрогнуться. – Не я ли вытравливал из своей души ростки эгоизма, а он все же прокрался туда, нашел лазейку… Или нет?.. Наставник остался в Панадаре, никто не сможет подсказать мне мудрый ответ…»

Возглас одного из егерей прервал его самоистязательные размышления.

– След!

Перемахнув через парапет, они ехали вдоль опушки леса. Трава тут росла высокая, но жидкая, попадались влажные бурые проплешины, и на одной из них четко отпечатался след лапы. Лапищи.

Полтора фута в длину, фут в поперечнике. Глубокие ямки там, где в землю вонзились когти.

Егеря молча переглядывались. Их физиономии, еще минуту назад расслабленно-насмешливые, выражали сейчас удивление с примесью тревоги.

– Убедились? – бесстрастным голосом спросил Титус. – Оно где-то рядом, след свежий. Какое из здешних животных могло его оставить?

Все сошлись на том, что никакое.

– Приблудный зверь из стороны зноя, – предположил старший егерь. – Люди рассказывают, там черт-те что водится.

– Или и вправду адский зверь… – прошептал другой, молодой паренек.

Старший строго взглянул на него, но ничего не сказал.

– Идем по следу, – распорядился Титус.

Они подчинились, ибо король и министр благоуправления велели им выполнять приказы монаха-фаворита. Хотя по собственной воле не пошли бы впятером выслеживать такую здоровенную зверюгу… Но монах был непреклонен.

Следы указывали на то, что животное свернуло в лес. Трава тут росла погуще, чем на опушке, однако егеря знали свое дело и без труда определяли направление, ориентируясь по примятым стеблям, сломанным веткам, по ямкам, оставленным в земле чудовищными когтями. Через некоторое время пришлось спешиться – гувлы нервничали, так и норовили пуститься наутек.

– Оно идет за нами! – хрипло прошептал старший.

Группа остановилась.

– Вы уверены? – оглянувшись назад, на заросли кустарника, усыпанного неприятно пахнущими темно-розовыми соцветиями, спросил Титус.

– Нутром чую. Вот сейчас мы встали – и оно тоже встало.

Шорох ветвей сбоку. Все схватились за мечи, но это был всего лишь лесной зильд. На миг он замер, глядя блестящими глазами-пуговками на мгновенно вспотевших, напрягшихся, как натянутая тетива, охотников, что-то проверещал и снова юркнул в кусты. Старший егерь опустил меч и выразительно сплюнул.