***

Когда Горошин подошел к знакомой скамье у фонтана, там уже сидели Бурмистров Буров, Катерина и Цаль.

Цаль энергично что-то рассказывал, а все слушали. Но слушали как-то нетерпеливо, особенно Бурмистров, который несколько раз порывался что – сказать, но все останавливался потому что Цаль никак не умолкал, и даже, кажется, забыл о собаке, которую держал на руках.

– Ну, вот я и говорю, – продолжал Цаль. – Да вы и сами знаете. Он был везде. И на Пикадилли, и на Александр-платц, и на платц-Этуаль. и на площади Цветов в Риме. А уж на Виктории… Сами видели. Правда, на Красной Площади не был. Приземлиться, говорил там невозможно. Все какие-то победы празднуют. В последний раз, правда, была футбольная. Но все равно – победа. Ну, вот. Вчера он и попробовал приземлиться, – договорил Цаль, и умолк.

Возникла пауза.

– Вы о ком, или о чем? – подходя, спросил Горошин, видя, что все вдруг замолчали.

– О Пере, – сказал Буров.

– А-а. А он где? – спросил Горошин, – У меня к нему большой вопрос. Как он собирается восстанавливать мою лужайку. Я намерен в международный суд на него подавать.

– Не на кого, – прервал Горошина Бурмистров, глядя ему в глаза, чтобы он сразу что-нибудь понял.

– От него только бейсбольная шапочка осталась, – опять сказал Бурмистров.

– Как это?

– Да вот говорят, – кивнул Бурмистров на Цаля, – Хотел приземлиться. И где-то высоко то ли с кемто столкнулся. То ли еще что. Неизвестно, – умолк Бурмистров. Но можно было не продолжать.

– Да, – кивнул Цаль. – До земли долетела только бейсбольная шапочка, – подтвердил он, поглаживая шпица.

– Неприятно, – сказал Горошин. – А я только вспомнил, где я его видел раньше.

– Все молчали, ожидая, что скажет Горошин. – И где же? – не выдержал паузы Цаль.

– Я видел его на стодолларовой купюре. Только он там, будто моложе.

Все переглянулись. А Бурмистров с пониманием кивнул, и, улыбаясь одними глазами, посмотрел на Горошина.

– Всегда неприятно, когда что-нибудь случается, – как-то слегка вернулся назад Бурмистров, понимая, что последняя информация поставила в разговоре точку.

– А я вот пришел проститься. – неожиданно сказал Цаль.

– К борделям? На Корсику? – спросил Бурмистров человека. умеющего извлекать квадратные корни из иррациональных величин.

– Я слышал, что вы об этом знаете, – тихо сказал Цаль. и посмотрел на всех вполне открытым взглядом, не продолжая.

А шпиц икнул.

– На вас мне, что ли, в Европейский Суд подать? – просто так, нехотя, казал Горошин.

– А где улики? – почти вежливо спросил Цаль, не переставая поглаживать шпица. – Так что расстанемся, как говорят, друзьями – произнес Цаль, посмотрев в сторону двух теток, пристально вглядывающихся в даль, туда, где было написано «Бюро пропусков».

– Не хотите ли запастись пропуском? – спросил Цаля нейтральным тоном, кивнув в сторону Бюро, Горошин.

Так ведь, то вам, праведникам. нужны пропуска. А я и так, без пропуска, – оборвал он фразу. И взглянув на всех безразличным взглядом, двинулся прочь.

И все долго смотрели, как он шел вслед за шпицем, медленно и с большим достоинством поглядывая то вправо, то влево.

– Ладно, ребята. Не все так плохо, – явно весело сказал Буров. – У меня новость. Мне жилье дали.

– Ура, – сказал Бурмистров коротко. – Когда переезжаем?

– Да вот оформим все. Потом там кое-что подделать надо. Поможете?

– Спрашиваешь, – отозвался Горошин.

– Соберем детей, внуков и поможем, – поделовому коротко сказала Катерина. – У меня двух внуков можно задействовать.

– Да мы и сами, – не договорил Горошин.

– Ясно. – так же коротко. как пять минут назад, проговорил Бурмистров. Потом. перейдя на шепот, сказал что-то Катерине.

– Слышь, Миш, – смеясь, проговорила Катерина. – Он говорит, самое время новую жизнь начинать, – улыбаясь, посмотрела она на Бурмистрова, обнажив свои ослепительные зубы.

– Бурову? – спросил Горошин, смеясь. – Всем.

Все хохотнули, и стали прощаться.

Уже миновав площадь и время от времени поглядывая по сторонам, Горошин увидел Машу.

– Здравствуйте, Михаил Андреевич, – остановилась перед ним Маша, улыбаясь, и по привычке сдувая со лба светлую прядь волос.

– Что так поздно? – спросил он.

– Да, сегодня поздно. Раньше не получилось. А вы сейчас домой? Чай пить?

Он немного помедлил.

– Что, если я предложу тебе прогуляться? – неожиданно спросил он.

– А потом пойдем чай пить? – Это – как ты захочешь.

Они долго шли молча. Так, будто все давно было сказано. И в первый раза все время знакомства с Машей Михаил ничего не хотел знать из того, о чем он думал раньше. Ему нравилось идти с ней рядом. Слушать, что она говорит, понимать, что все. что она говорит, предназначено для него. Так же. как и эта белая кружевная блузка с новыми, судя по всему, джинсами, и эта кокетливая, небольшая черная сумочка. и этот запах необыкновенно вкусных духов, и это ее ежеминутное ожидание того, что он скажет. Все вокруг приобрело цвет, форму, запах, свое назначение. Мир словно обрел краски, которых он давно не замечал, или не замечал никогда. Они продолжали идти. И всетаки иногда ему казалось, что все, кто видел их, все, кто шли им навстречу, смотрели на него както по-особому пристально, не то любопытствуя, не то осуждая. Приказав себе не думать об этом, он потихоньку стал вглядываться в лица людей. идущих навстречу. Но люди не обращали на них внимания. Маша что-то говорила. над чем-то смеялась, время от времени взглядывая на него, думая, что он слышит. А он радовался тому, что никто не обращал на них внимания, никто не замечал их. Неожиданно какая-то женщина, лет сорока пяти, долго посмотрела ему в глаза. Она была хороша, эта женщина. Темные волосы, короткая стрижка, интеллигентное лицо, и взгляд, которым было сказано что-то другое. Совсем не то, чего он опасался. Он знал, что все еще производит впечатление. Он всегда это знал. Даже, когда столько лет был один. Он был один, будто назло кому-то несуществующему в его жизни или не существующему вообще. Это было осознанное, взвешенное решение – быть одному, потому что он должен был встретить только такую, как Маша. Или не встретить никогда никого. Но годы шли, и ничего не происходило. И теперь, когда он уже давно не надеялся, и даже забыл о ней, о такой, как Маша, она вдруг пришла в его жизнь, и он должен был все решить. И вот сейчас они идут рядом, вместе, и он не знает, хорошо это или плохо.

Еще раз посмотрев на прохожих, он опять ничего подозрительного не заметил.

Наконец, перед ними возникла деревянная скамья, стоящая среди пушистых голубых елей. напротив изящного. одетого в разноцветный кафель, фонтана. Словно лесная опушка, где вместо травы – асфальт. Он узнал это место. Это был городской парк.