Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Город понемногу принимал свой повседневный вид. Застывшая на минуту жизнь спешила войти в обычную колею. Предместье было еще пусто, так как отхлынувший поток людей еще не успел до него достигнуть. Но дальше начал попадаться народ, а там все больше и больше. Толпа упилась вполне и лихорадочной дрожью ожидания, и замиранием ужаса, и тем оцепенелым недоумением и грустью, которые наступают после подобных зрелищ. Все это было оставлено позади. Теперь народ двигался проворно и разговаривал громко, как солдаты после долгого учения, где им пришлось поневоле молчать.
Представление кончилось, и зрители расходились по домам. Скольким из них это зрелище заронило в душу мысль или чувство, которого они не забудут всю жизнь? А сколько таких, которые вынесли из него только лучший аппетит к ожидающему их обеду?
На конспиративной квартире собралось, не сговорившись, человек восемь. Среди них бросалось в глаза полное отсутствие женщин. Многие из мужчин тоже пришли только к вечеру. Между присутствующими Андрей увидел, к своему удивлению, и Жоржа, которого предполагал за тридевять земель, в Петербурге.
Дело в том, что петербургский кружок узнал раньше самого Андрея о взрыве в квартире Заики, так как об этом тотчас же дано было знать по телеграфу центральной петербургской полиции, а оттуда известие немедленно достигло секретными путями до революционеров. Вместе с тем они узнали, что пребывание Андрея в Дубравнике уже не тайна для полиции и что туда посылают несколько знающих его в лицо шпионов. Таня, испуганная всем этим, убедила Жоржа ехать немедленно в Дубравник и опередить таким образом отправляемых шпионов.
Но Жорж не спешил сообщить Андрею о причине своего приезда, и Андрей не спешил его расспрашивать. Они наскоро пожали друг другу руки, и Жорж молча подвинулся на диване, давая место Андрею. Тот сел, и оба стали слушать.
Всеобщее внимание приковал человек средних лет, с гладко выбритым лицом, по прозванию «Дядя». В качестве чиновника на государственной службе он имел право доступа на самый черный помост, и он воспользовался этим правом, чтобы приговорённые увидели хоть одно дружеское лицо среди своих врагов. Он видел всю процедуру казни и теперь рассказывал о ней ровным, глухим голосом, просто, без всяких отступлений или комментариев.
Два человека стояли около него. Остальные сидели, кто на стуле, кто на подоконнике или на диване, застывши в различных позах, не шевелясь, не смотря друг на друга. Все слушали. Никто не предлагал вопросов, никто не делал замечаний.
Когда рассказ стал приближаться к роковому концу, Андрей почувствовал, что Жоржа начинает подёргивать нервная дрожь. Он крепко сжал его за локоть и потянул книзу, чтоб он не разнервничался и не помешал слушать. Жорж сдержал себя и выслушал до конца ужасные, жестокие подробности. Но тут его нервы не выдержали. С ним сделалась истерика.
– Перестань, баба! – злобно вскричал Андрей, вскочив со своего места и тряся его за плечо. – Кровью, а не слезами отвечают на такие вещи!
Великая и страшная мысль зародилась в эту минуту в его душе. Но он не высказал ее. Ему нужно было много и много раз передумать ее про себя, прежде чем высказать вслух. Есть слова, которые преступно бросать на ветер и позорно брать назад, раз они высказаны.
Жорж успокоился через несколько времени, и они присоединились к кружку толковавших между собою товарищей. Все только и говорили, что о необходимости скорой мести. Генерал-губернатор, прокурор, жандармский полковник выставлялись «кандидатами», на головы которых должен был пасть удар.
Один Андрей молчал. «Всё это было бы недурно, – думал он, – но стоит ли игра свеч? Какая польза в этих ничтожных нападениях на ничтожных людишек, которые все, от мала до велика, не больше как пешки, без собственной воли и власти? Сколько бы их ни перебили, гнусное здание деспотизма от этого не пошатнётся. На каждый удар правительство всегда может ответить десятью, и революция выродится в мелкую борьбу между полицией и конспираторами. Если уж бить, так надо целить выше, – в того, кто является краеугольным камнем, главою всей системы».
Он равнодушно слушал горячие речи товарищей, потерявшие для него всякий интерес, и скоро ушёл, взяв Жоржа под руку.
Долго бродили они, так как им о многом хотелось переговорить. Жорж рассказал Андрею причину своего приезда и настаивал, чтобы он в ту же ночь ехал в Петербург. Таким образом он избегнет расставленных сетей. Андрей тотчас же согласился. Ничто более не удерживало его в Дубравнике.
Жорж успел оправиться от нервного потрясения, вызванного рассказом о казни. Из них двоих он был теперь наиболее бодрым.
– Нам нечего падать духом от неудач, – говорил он. – Наша победа зависит от нашей способности переносить одну неудачу за другою.
– Может быть, – задумчиво отвечал Андрей, – но в таком случае мы должны метить так, чтобы самая наша неудача была победою.
– Что ты этим хочешь сказать? – спросил Жорж, уловив что-то особенное в лице Андрея.
– Узнаешь потом, – уклончиво ответил Андрей, не желая пока высказываться.
Глава V
Прощальное письмо
По возвращении Андрей и Жорж застали Ватажко, дожидавшегося их с большим нетерпением. Давид был тут же – такой истомлённый и убитый, каким Андрей еще никогда его не видал.
– Как жаль, что вы раньше не пришли! – обратился к ним Ватажко. – Приходил Дядя и хотел вас видеть, Андрей.
– Зачем?
– Вам письмо от Зины, и ему нужно было повидать вас.
– Письмо от Зины?! – воскликнул Андрей. – Где оно? У вас?!
– Нет, он не мог его получить, не повидавши вас. Затем он и приходил. Надзиратель ждал вас в трактире в условленный час. Но вы не пришли.
Правда, Андрей счёл за лишнее явиться на свидание теперь…
– В таком случае я сейчас же отправлюсь к нему на дом, – сказал Андрей, желая поправить свою ошибку.
– Слишком поздно, – возразил Ватажко. – Вы едва ли поймаете ваш поезд в Петербург.
– Чёрт с ним, с поездом! Если сегодня не удастся, я завтра повидаю надзирателя.
Им, однако, удалось уговорить Андрея не ходить к нему на дом, а назначить свидание на завтра, в трактире, что было безопаснее.
На следующее утро Ватажко отправился к надзирателю, чтобы уговориться относительно свидания, но он оказался на дежурстве в тюрьме и мог вернуться домой только поздно ночью. Ватажко явился ни с чем.
– Он, конечно, не взял с собою письма Зины в тюрьму. Не у жены ли