цифра составляет менее половины от цифр Фонвизина — 47 153 крепостных мужского пола, из которых 13 371 был освобожден только одним дворянином, известным консерватором князем А. Н. Голицыным.

Другое исследование обнаруживает, что сочетание бюрократических препятствий и равнодушия большинства дворян означало, что к концу правления Александра I из 10 миллионов крепостных мужского пола было освобождено всего 37 000[659]. К концу правления Николая I в 1855 году «свободными хлебопашцами» стали только 114 000 душ мужского пола. Но, по крайней мере, как недавно заметил один американский исследователь, закон 1803 года установил два ключевых принципа крестьянской реформы: освобождение с землей и плата за землю эмансипированными крепостными[660]. В конечном счете неудача закона 1803 года отразила в целом настороженное отношение к освобождению крестьян. Предполагалось, что освобождение произойдет в отдаленном будущем, а между тем существовала первостепенная необходимость не вызывать «преждевременных» надежд и, прежде всего, не посягать на права дворянства, особенно в отношении земли[661].

Как показывают приведенные выше примеры, помещики, подавшие заявления в соответствии с законодательством 1803 года, столкнулись с многочисленными препятствиями и незаинтересованностью властей. Необходимость лично обращаться к царю и непосредственное участие министра внутренних дел, например в деле Богородской, свидетельствует о том, насколько жестким был центральный контроль над всем процессом. И это пример только одной губернии. Характерное отношение к закону 1803 года со стороны одной из влиятельных фигур, А. Б. Куракина, министра внутренних дел с 1807 по 1811 год, проявляется в письме, которое он написал А. Д. Панчулидзеву 19 февраля 1822 года, почти через двадцать лет после обнародования закона о «свободных хлебопашцах». В нем Куракин приветствует меры, принятые Панчулидзевым «к усмирению сих вольнодумцев», а также другие действия, предпринятые тем «в защищение законных прав владельца», которыми он «полностью оправдал возложенное на него доверие в решении сего вопроса»[662]. Хотя Куракин имел в виду здесь один частный случай, очевидно, что он считал «вольнодумцами» тех помещиков, которые имели наглость ссылаться на указ 1803 года. Напротив, подобные Панчулидзеву чиновники, которые срывали усилия «вольнодумцев», представлялись Куракину защитниками «законных прав» помещиков. И вряд ли Куракин выражал мнение меньшинства.

Ввиду этого неудивительно, что этот конкретный законодательный акт не повлек за собой никаких дальнейших серьезных попыток освобождения крестьян в царствование Александра I. Тем не менее это был вопрос, к которому царь возвращался неоднократно — хотя и столь же безрезультатно — на протяжении всей остальной части своего правления.

Ложный рассвет освобождения крепостных

Даже осторожные меры, предпринятые в начале правления Александра I, были восприняты встревоженными представителями консервативного большинства дворянства как указание на то, что дальнейшие нежелательные изменения в отношениях помещиков и крестьян, несомненно, не за горами. Об этом говорится в воспоминаниях А. В. Кочубея, племянника министра внутренних дел Александра I. Он описывает званый вечер, который устраивал его дядя в Санкт-Петербурге примерно в 1807 году, где среди других гостей был и генерал-губернатор Сибири И. Б. Пестель. Ко всеобщему удивлению, В. П. Кочубей объявил, что царь намеревался отменить крепостное право. На вопрос, следует ли им держать эту новость при себе, Кочубей ответил, что, наоборот, в этом нет никакой необходимости, поскольку вскоре об этом будет объявлено официально. Соответственно, позже в тот же вечер, обедая в доме графа И. А. Безбородко, А. В. Кочубей передал собравшейся компании сказанное ему его дядей о готовящемся манифесте об освобождении. Можно представить его удивление, когда несколько дней спустя он прочитал в «Санкт-Петербургских ведомостях» сообщение о том, что «некоторые злоумышленники распространяют ложные слухи о том, будто бы правительство намерено прервать тесную связь крестьян с дворянством, но что слухи эти не имеют ровно никакого основания»[663].

В отсутствие неопровержимых фактов неудивительно, что возникли дикие предположения о том, какие действия Александр I может на самом деле предпринять. С наступлением Наполеона на Россию летом 1812 года возникли опасения, что вопрос этот выйдет из-под контроля царя. Хуже того, в Москве ходили упорные слухи о том, что французское вторжение было спланировано Наполеоном и Александром I для того, чтобы преодолеть сопротивление русского дворянства освобождению крепостных крестьян! Все противники крепостного права теперь были заклеймены врагами отечества из‐за ассоциации с Наполеоном, который якобы провозгласил целью избавить покоренных подданных от рабства крепостного права. Один современник вспоминал, как дворяне западных провинций были убеждены, что, как только французский захватчик достигнет их территории, Наполеон объявит крестьян свободными и спровоцирует массовое восстание, которое завершится их освобождением. Возможно, этот сценарий не был уж столь надуманным, учитывая, что в 1807 году Наполеон фактически отменил крепостное право в оккупированном Великом герцогстве Варшавском[664].

По мнению авторитетного российского историка того времени А. А. Корнилова, высказанному в статье, посвященной столетию Отечественной войны, единственным положительным последствием тяжелых обстоятельств, вызванных наполеоновскими войнами, было то, что они «приблизили полную ликвидацию главного зла тогдашней жизни — крепостного права и крепостного строя». Более того, Корнилов утверждает, что дискуссии о крепостном праве после поражения Наполеона, которые в противном случае могли бы вообще не состояться, способствовали созданию условий его отмены. Однако длительный перерыв между 1812 и 1861 годами, несомненно, подрывает обоснованность этого постулата. Более правдоподобно предположение, что именно восстание декабристов в 1825 году в значительной степени способствовало отсрочке освобождения до царствования Александра II[665].

Александр I, воспитанный и образованный в духе европейского Просвещения, был потрясен мыслью о том, что почти половина его подданных — крепостные крестьяне. Существует мнение, что царь оставался сторонником отмены крепостного права на протяжении всего своего правления, даже после образования Священного союза, когда его начали одолевать реакция, религиозный мистицизм, обскурантизм и все более и более унизительная зависимость от консервативных советов А. А. Аракчеева. Это мнение находит поддержку в утверждении Н. И. Тургенева о том, что, хотя Александр I не провел всех обещанных реформ, он всю свою жизнь выражал «глубокое отвращение к эксплуатации человека человеком» и что поэтому «нужно отдать справедливость памяти Александра». Тургенев вспоминает обсуждение крепостного права «у госпожи N», в ходе которого царь так взволновался, что взял маленькую икону, поклонился ей и поклялся, что разрушит «это позорное учреждение».

Однако, продолжает свой рассказ Тургенев, все добрые намерения царя по отношению к крепостным ограничивались освобождением «рабов» в балтийских губерниях: Лифляндии, Эстляндии и Курляндии. По мнению Тургенева, эти провинции, вероятно, были выбраны для этого новаторского эксперимента, потому что помещики там в основном получали образование в немецких университетах, имели гораздо более тесные связи с Европой