Не сказал бы, что она ненавидела Германию, но она никогда никакую ее спортивную команду не поддерживала. На долю поколения моей бабушки выпало столько потерь, столько трагедий, но она умела находить в жизни и веселье, и красоту, и радость, и смех, и доброту. На прикроватном столике у нее всегда стояла фотография: за несколько минут до смерти мои прабабушка и прадедушка в Сараево садятся в автомобиль. На обороте она написала: «Последние шаги моих любимых родителей перед убийством 28 июня 1914 года». Это был неожиданный и жестокий конец счастливой жизни ее самой и ее братьев.

Такие раны никогда не залечиваются, но бабушка научила нас, что они не должны разрушать человека. Важны не раны, которые наносит нам жизнь, а то, как мы к ним относимся[984].

Через два года три старейшие женщины семейства: София, графиня Ностиц-Ринек, восьмидесяти одного года, Элизабет, вдовствующая герцогиня Гогенберг, семидесяти восьми лет, и Мэйзи, вдова Эрнста, семидесяти трех лет, – отправились в Артштеттен, куда вся семья съехалась на свадьбу. Дочь Максимилиана, принцесса София Гогенберг, выходила замуж за бельгийского барона Жана де Подесту. Она была тезкой своей тетки Софии и крестной дочерью жены Макса Элизабет. Этот праздник оказался одним из последних, на котором все три замечательные родственницы собрались вместе[985].

Мэйзи, графиня Мария-Тереза Вуд Гогенберг, скончалась в своем доме в Радмере в 1985 г. Со здоровьем у нее было неважно с тех пор, как в пятьдесят один год умер ее сын Фердинанд, с молодости прикованный к инвалидному креслу. Из женщин своего поколения Гогенбергов она была самой младшей, но ушла первой. Мэйзи вернулась в Артштеттен в последний раз и упокоилась в капелле рядом с Эрнстом[986].

Вдова Макса Элизабет умерла через пятьдесят пять лет после аншлюса, и ее тело доставили в Артштеттен. Одинаковые гробницы четырех Гогенбергов – Максимилиана и Элизабет, Эрнста и Мэйзи – стоят рядом, вместе после смерти, как вместе они были при жизни. Могилы эрцгерцога Франца-Фердинанда и герцогини Гогенберг находятся лишь в нескольких шагах от них.

В очередную годовщину аншлюса, в 1989 г., закончилась и жизнь бывшей императрицы Зиты Габсбург. Двести членов королевских домов из ближних и дальних стран присутствовали на ее пышных похоронах в Вене; среди них были и Гогенберги. О смерти Зиты сообщали СМИ всего мира. Газета The St. Louis Post-Dispatch писала:

Императрица Зита, 97 лет, была похоронена в семейном склепе Габсбургов вблизи церкви капуцинов после заупокойной службы в соборе Святого Стефана. Молитвы читались на нескольких языках обширной когда-то империи: немецком, венгерском, чешском, словенском, польском и итальянском… Прямую телевизионную трансляцию похорон вели государственное телевидение коммунистической Венгрии и компании пяти европейских стран… Империя Габсбургов снова стала популярной, не только из-за своего славного прошлого, но и потому, что в ее существовании видят политический урок как для Центральной Европы – ведь с распадом империи она почти не знала спокойной жизни, – так и для Европы Западной, ищущей новые формы многосторонних политических организаций[987].

Прошло пять месяцев, и сын Зиты Отто через Панъевропейский союз, одно из старейших европейских общественных объединений, организовал акцию «Панъевропейский пикник». Его участники встретились на австро-венгерской границе близ венгерского города Шопрон. Их попросили взять с собой еду, вино и кусачки для колючей проволоки. В половине третьего дня старые пограничные ворота открылись. Толпы жителей Восточной Европы устремились в Австрию[988].

София Ностиц-Ринек прожила долгую жизнь и успела увидеть, как почти все мечты ее отца осуществились, а кошмары ее собственной жизни остались в прошлом. В 1989 г. «бархатная революция» мирно покончила с коммунистическим режимом в Чехословакии. Новый президент Вацлав Гавел публично извинился за высылку судетских «немцев» из страны[989].

Коммунистические режимы рушились по всей Европе. В Польше движение «Солидарность» сумело вытеснить коммунистов из власти. К концу декабря революцией закончилось сорокадвухлетнее правление коммунистов в Румынии. Дыры в «железном занавесе», проделанные на «Панъевропейском пикнике», привели к падению Берлинской стены, началу объединения Германии, призывам к единству Европы[990][991].

Последний октябрь в жизни Софии во всей Австрии выдался очень холодным. Стужа напоминала, что зима не за горами. Она всегда старалась жить в настоящем. Той осенью, перебравшись к дочери, она все чаще и чаще вспоминала прошлое. Но в нем не было ни Адольфа Гитлера, ни фашистов, ни войн, разразившихся после Сараево[992]. Все это не задержалось в ее душе. Не было в ней старинных замков и дворцов, где она жила когда-то. Теперь они стали музеями, исчезли с лица земли или разрушились. Опустели и затихли Дахау и другие концентрационные лагеря, где томились в заключении ее братья. Поле битвы в Польше, где погиб один из ее сыновей, заросло травой и совсем слилось с ландшафтом. Советский ГУЛАГ, где другой ее сын был похоронен в безымянной могиле, уже давно исчез со всех карт. Эти реальные места не беспокоили ее память и не являлись во снах. В ее душе жили мужчины и женщины – те, которых любила она и которые любили ее[993]. Ее внук так вспоминал о своей бабушке:

На долю поколения моей бабушки выпало столько потерь, столько трагедий, но оно умело находить в жизни и веселье, и красоту, и радость, и смех, и доброту, даже в самом конце своей жизни. Она видела, как время смело почти все, но никогда не падала духом. Думаю, что то поколение было живо верой и верностью, чувством юмора и глубокой преданностью своей семье. Это наследие давало ей силы выживать. Для нее не было ничего важнее ее веры, ее религии. Она нисколько не сомневалась, что когда-то воссоединится с любимыми людьми. Ее способность выносить все безумства жизни и не сгибаться под ударами судьбы шла от веры и от семьи[994].