– В этом нет необходимости, – сказал Джордж. – Мы ненадолго.

Я последовала за его шаркающими шагами в кабинет, а там граф взял со стола конверт:

– Ваша мать сказала: если вы найдете картины, я должен буду вам вручить вот это.

В горле у меня пересохло:

– Если я найду картины?

Джордж кивнул.

Конверт был из неотбеленной оберточной бумаги коричневатого оттенка. Внутри лежало что-то увесистое. Я быстро надорвала конверт в надежде обнаружить там письмо или записку. Но нашла лишь простой латунный ключ. Без каких-либо опознавательных знаков. Он мог быть от чего угодно!

– Только это? И ничего больше?

– Да, – опустившись в кресло, граф положил одну руку поверх другой, уже опершейся на набалдашник трости.

– Мама приезжала в Англию, – пробормотала я, рассматривая ключ.

– Да. Повидаться со мной прошлым летом.

– Значит, она знала, что жить ей осталось недолго.

– Да.

– А она сказала, от чего умирала?

– Нет. Но, смею предположить – от рака.

Ну, конечно! Мама никогда не сказала бы мне о своей смертельной болезни. А пневмония часто ускоряла уход раковых пациентов.

– Наверное, она вам объяснила и цель, с которой вовлекла меня в это долгую, безумную охоту за сокровищами вместо того, чтобы все рассказать своей дочери.

Улыбка графа показалась мне горько-сладкой.

– Сожалею, моя дорогая. Но нет. Впрочем, я склонен думать, что вы довольно скоро все узнаете.

Ощутив вдруг страшную усталость, я вздохнула:

– Хорошо. Спасибо вам, – я наклонилась и поцеловала графа в щеку. – Увидимся в среду.

Когда я выпрямилась, Джордж спросил:

– Этот ваш молодой друг… Не он ли – тот писатель из Сент-Айвз-Кросса, что издал нашумевший роман?

– Да, это он.

– Я читал о нем. И производит он впечатление умного молодого человека. Но вы же помните, Оливия: вам нужен человек, который бы помог вам возродить Розмер.

Я ласково улыбнулась графу:

– Помню. Вам хочется, чтобы я вышла замуж за вашего племянника. Но, боюсь, я – слишком американка для такого шага.

– Очень хорошо. Не забывайте только о своем титуле и предопределенном им положении в обществе. Только и всего.

– Постараюсь, – крепко сжав ключ, я направилась в библиотеку.

– Ты собирался рассказать мне о своей книге, – напомнила я Самиру, как только его разыскала. – О твоем романе знают все, кроме меня.

– Кто все?

– Граф. Питер, водитель. Он сказал мне намедни, что ты знаменит.

– Но ведь ясно, что это не правда.

– И все же, – не отступилась я.

– Пока тебя не было, я кое-что заметил, – подвел меня к картинам Самир. – Они все абсолютно одинаковые по размеру.

Я прикрыла глаза, признав его правоту.

– Мне это тоже бросилось в глаза, – вздохнув, я пересекла комнату и, взяв две картины, перевернула их тыльной стороной. Полотна были состарены, причем явно аналогичным способом. – Это копии!

– Все?

– Не знаю…

Мы стали переворачивать картины, одну за другой. Из четырнадцати три точно оказались копиями. Остальные смахивали на подлинники, но доказать это могла только экспертиза.

– А ты не думаешь, что твоя мать делала копии?

– Сомневаюсь, – пожала я плечами. – Мама не стала бы этим заниматься. К тому же весь прошлый год она лихорадочно работала над собственным проектом. Внезапно осознав присутствие дворецкого, ожидавшего у двери, я сказала: – Нам пора.

Мы вышли из графского дома и пошагали к фургону.

Самир молча распахнул передо мною дверцу. Вокруг нас пела свою песнь ночь; где-то в отдалении слышались стрекот сверчков и шум струившейся воды. А пробудившаяся от дневного сна сова громко ухала на луну.

– Ты можешь его прочитать, – промолвил Самир. – Я тебе это уже говорил.

– Нет. Не буду. Пока ты сам не дашь мне свою книгу, – забросила я ногу в салон автомобиля. – Я могу подождать.

Не сказав больше ни слова, Самир обошел машину, забрался на водительское сиденье, завел мотор. И долго просидел так в темноте, вцепившись в руль руками.

– Что-то не так?

Такая же яркая луна, как и накануне ночью, освещала нас сквозь лобовое стекло холодным бледным светом.

– Просто… та комната. Все эти картины. Вся эта история, замки, усадьбы, дворянские роды… Все это теперь – твой мир.

– Не совсем так.

– Так, Оливия, так. И наши социальные сословия слишком разнятся. Это факт.

– Не говори так, – сказала я и в знак несогласия приложила пальцы к его губам. – Давай будем просто самими собой. Пусть будет, что будет! Ладно?

Я отняла руку от его рта, но Самир схватил мои пальцы:

– Мы оба устали. Поедем спать?

– Бок о бок?

– Да, – повернув руль, Самир выехал с подъездной аллеи на дорогу. – Что хотел граф?

Я разжала руку:

– Мама передала мне ключ.

Мне снились розы. Тысячи и тысячи роз и одна гигантская оранжево-персиковая красавица, кружившиеся в воздухе и падавшие на землю. Я проснулась, дрожа и недоумевая: к чему бы это? Поняв, что я уже не сплю, кот, лежавший на моей ноге, подкрался тихонько к лицу.

Я находилась в доме Самира. В его кровати. Но его со мною рядом не было. И я обняла Билли, поцеловала в мордочку и тихо поприветствовала его: «Доброе утро!» Образ роз, кувыркавшихся в небе, снова всплыл перед глазами. Что эта персиковая роза значила для мамы? Она любила все розы, и теперь я стала лучше понимать, почему. Но именно этот персиковый цветок она рисовала чаще всех остальных. Может быть, он имел для нее особое значение?

Весь безумный день в ожидании Самира пролетел для меня в полудреме и отрешенных раздумьях. Я думала о Гранте и о фермерше, что принесла мне спаржу. О Пави, заявившей, что ее мать не одобрит связь сына со мной. О розах, о спальне Виолетты.

И о ключе, оставленном мне мамой.

Пока мы ехали с Самиром из Марсвик-Холла в Сент-Айвз-Кросс – окутанные бархатистым мраком ночи и под музыку, игравшую по радио, – я пересказала ему все, что поведал мне граф: и о маминой болезни, и об ее поездке в Англию прошлым летом. Но мы даже не попытались разгадать очередную загадку. Оставили все, как есть. И я поняла, как сильно нас обоих изнурил день. Он выдался очень долгим и трудным.

– Ну, уж завтра вечером я приготовлю тебе ужин, – сказала я. – Одна фермерша поделилась со мной потрясающей спаржей, а я купила к ней бараньи отбивные и горошек, – стоило этим словам слететь с моего языка, как я занервничала: не слишком ли по-домашнему они прозвучали? И попыталась это сгладить: – Я лишь имела в виду, что…