Грант сидел в гостиничной столовой с телефоном и полным английским завтраком. Он помылся, привел себя в порядок, и мне стало легче понять, что меня когда-то в нем привлекло. Его каштановые волосы были густыми и пышными; квадратное, волевое лицо казалось умным и интеллигентным.

Дежурившая девушка сразу узнала меня:

– Добрый день, леди Шоу. Чашку чая?

– Не сегодня, спасибо, – я выдвинула стул из-под столика Гранта. – Не возражаешь, если я присяду?

Гранту махнул рукой на стул:

– Не знаю, с чего вдруг мы наговорили вчера такое друг другу.

– А ты послушай. Я подумала над тем, что ты сказал… Ты хочешь, чтобы все было по справедливости в сложившихся обстоятельствах. Возможно, я утонула в своей скорби и просто не могла рассуждать здраво.

Грант намазал тост клубничным джемом:

– Это из-за того парня ты со мной порвала?

– Нет, – сказала я так четко и ясно, как только могла. – Причины нашего разрыва я тебе объяснила. Он здесь не при чем.

– А за ради чего тогда он за тобой увивается? Ему лет двадцать пять, да? – золотисто-зеленые глаза Гранта, когда-то такие «львиные» и интригующие, обдали меня холодом: – Классно быть богатой шлюхой? Столько новых возможностей!

– Грант, пожалуйста, давай не будем, – покосившись через плечо на других гостей, я понизила голос. – Почему бы нам не прогуляться?

– Прекрасная идея, – бросив на тарелку тост, буркнул Грант.

В напряженном молчании мы прошли к церковному двору с видом на Розмер. В лучах ослепительного летнего солнца он предстал нам во всем своем призрачном великолепии – сияющий ансамбль в окружении лесов и полей с желтым рапсом, настолько ярким, будто кто-то расплескал по ним бочонки с краской. Присев на скамейку, я предложила Гранту:

– Садись.

Бывший, злобно фыркнув, сел, но художник в нем не устоял перед видом:

– Боже, я бы это написал!

– Так напиши.

– Да, может быть, напишу, – Грант устало откинулся на спинку скамьи. Я почувствовала на себе его взгляд: он наблюдал за мной, а потом его пальцы коснулись моей руки: – Господи! Оливия, мне тебя, правда, очень не хватает. Возможно, я тебя потерял, но – Бог свидетель – я этого не желал. Я все еще люблю тебя. Нам же было хорошо вместе долгое время!

– Было… – сказала я. – Я вовсе не хотела нанести тебе удар исподтишка. Честно. Но в какой-то момент все закончилось. Я думала, что знаю тебя. Но, похоже, я сильно ошибалась на твой счет.

Грант кивнул, сцепил руки и зажал их между коленей:

– Тогда для чего ты пришла?

– Давай уладим все по-хорошему. Нэнси продала дом. Нам нужно лишь прийти к взаимопониманию, и у нас обоих будут деньги, которые мы так ждем.

– У нас?

– Да. Давай найдем такое решение, которое устроит нас обоих. Мне нужно восстановить Розмер, – показала я на дом. – А это требует огромных вложений. Усадьба лишь отсюда выглядит такой прекрасной, а на самом деле она настолько обветшала, что в любой момент может обрушиться.

– Что ты предлагаешь?

– Треть денег, вырученных от продажи дома в Уэст-Менло-Парке, после уплаты всех пошлин.

Грант выпрямился и помотал головой:

– Половину.

– В последний раз, когда мы разговаривали, тебе устраивала треть.

– Я передумал. Я буду настаивать на половине.

В попытке удержать себя в руках, я ущипнула себя за нос:

– Грант, мне нужны эти деньги. И ты ведь знаешь – по закону, они мои.

– Разве? – осмелился усомниться он. – А если бы мы были официально женаты, ты бы тоже так рассуждала?

С минуту я поразмыслила над этим:

– Да. Думаю, тоже. Дом принадлежал моей матери, и я наследую все ее имущество. Но, тем не менее, я предлагаю тебе треть.

– Нет, ты предлагаешь мне треть от продажи дома. А он ни в какое сравнение не идет с этим поместьем. А оно стоит бешеных денег.

– Увы, нет. За него много не выручишь. Это, скорее, разорительная, нежели прибыльная недвижимость. Дом в плачевном состоянии.

– А земля, на которой он стоит? В получасе езды на поезде из центра Лондона.

– Она превратится в деньги, только если я ее продам.

– Так продай.

– Я не собираюсь этого делать, – заявила я и осознала: во мне действительно все бунтовало – отчаянно, яростно – против этого.

– А еще картины твоей матери. Сколько они стоят? Еще несколько штук.

– Я не хочу их продавать.

– Тебе придется сделать выбор, Оливия. Ты думаешь остаться при своем? Не выйдет!

– Ты не имеешь права ни на что из этого! – вскричала я, хлопнув себя по бедру. – Ты практически бросил меня, а теперь, когда перед тобой забрезжила выгода, ты вдруг захотел все поправить, – я встала. – Я предлагаю тебе треть суммы от продажи дома в Уэст-Менло-Парке. Бери или отвали.

Я уже направила шаги прочь, когда Грант меня окликнул:

– Оливия!

Я обернулась, с надеждой.

А он лишь нагло ухмыльнулся:

– Я отвалю, но мы еще увидимся с тобой. В суде!

– Прекрасно.

Я пошла куда глаза глядели, но ноги вынесли меня на тропку, бежавшую к Розмеру. Я побрела по ней через лес, который мама изображала таким недоброжелательным и пугающим. Еще некоторое время ярость бушевала в груди, но в какой-то момент размеренная ходьба подействовала, и мое напряжение спало.

«Где же ответ на все мои вопросы? Где решение всех проблем?» Картины Моне и Констебла были явно копиями. Но, может быть, другие полотна что-то стоили? А благодаря небольшому размеру, их было несложно отвезти в Лондон. «Может, попросить Питера? Все лучше, чем сидеть здесь в бездействии, в ожидании манны небесной…»

Перед глазами встало лицо миссис Малакар. Этот взгляд, полный презрения и понимания, который так меня подкосил. Насколько они с Самиром были близки? Он не любил рассказывать о матери, и это меня удивляло. Может, она не одобряла его первый брак? Или – что более вероятно – его развод?

В кармане зазвонил мобильник. Удивленная, я остановилась, чтобы его достать. И прислонилась спиной к дубу, бывшему еще маленьким росточком, когда на Лондон падали во время «блица» бомбы.

– Плохие новости, – сказал Самир.

– Похоже, я уже догадываюсь, что ты имеешь в виду. Твоя мама здесь.

– Да.

– Ну, разве это плохие новости. Я уверена, ты будешь рад встрече с ней.

– Буду. Но это значит, что нам придется изменить планы на сегодняшний вечер.

Сердце кольнула боль, но я постаралась не выдать своего разочарования голосом: