Он поднял трубку внутреннего телефона — приучился, наконец, а то Юля уже начала над ним подтрунивать — дескать, не проще ли по телефону, чем каждый раз выходить в приемную, когда нужно о чем-то спросить.

— Слушаю, Иван Мокич, — отозвалась секретарша.

— Что это у меня на столе? — спросил он, возвращая флягу на место.

— Это господин Ирумов лично принес, — сказала Юля, успевая одновременно выстукивать что-то на клавиатуре компьютера. — В честь юбилея основания эскадрона. Серебряная, индивидуальный заказ! И коньяк там какой-то особенный!

— Ничего себе! — воскликнул комэск. — Смотри, какой внимательный!

Он снова взял в руку флягу. Гравировка была хороша — кони, всадники — как живые. Даже пыль из-под копыт гравер сумел изобразить.

— А что за Ирумов такой?

— О, это известная фигура! Его все знают…

— Я не знаю!

Юля оторвалась от клавиатуры, откинувшись на спинку кресла, вскинула подбритые брови.

— Ну, что, — начала она осторожно. — Бизнесмен из первой волны. Можно сказать, долгожитель. Сеть магазинов косметики. Немного гостиничного бизнеса, строительство, автоцентры… в общем, с миру по нитке… Руслан Григорьевич Ирумов. Общественный деятель, меценат, кажется, помощник депутата. Ни одной серьезной тусовки не пропускает, в телевизоре любит появляться. Хвастается, что входит в «Форбс». Где-то в нижней половинке списка…

— Чего? — переспросил комэск.

— Значит, состояние среднего размера, — пояснила Юля. — Если в федеральном масштабе.

Комэск задумчиво погладил рукоятку шашки.

— Ясно, — обронил он, разворачиваясь. — Толстосум, в общем.

— Заходил познакомиться, — бросила Юля вдогонку. — Сказал, у него какое-то очень интересное для вас деловое предложение.

— В гробу я видал его предложение, — пробурчал Семенов.

Якшаться с одним из буржуев, которых заново наплодила отвернувшаяся от революции родина, комэску Семенову не хотелось. Комиссар полка рассказывал как-то, что некоторые купцы и фабриканты выделяли деньги на партийную работу. Но он и тогда, услышав про Морозова и ему подобных, подумал, что не хотел бы оказаться на месте товарищей, принимавших эти пожертвования — трудно было бы принимать часть наворованного, с барского плеча, даже если отдается на благое дело. «На то у революции есть другие люди, способные к политике», — подумалось тогда.

Закрывшись в кабинете, комэск отставил флягу, вынул бутылку перцовой горилки и два граненых стаканчика — себе и Буцанову. Налил оба до краев. Сел с торца стола. Посидел задумчиво, поглядывая время от времени на дорогую безделицу, подаренную буржуем из какого-то там списка. Хмыкнул, дивясь тому, как все странно устроилось: «Беспощадный» бился за новый мир без буржуев — и вот теперь новый российский буржуй дарит ему подарок в день основания эскадрона! И как узнал, когда этот день?

Он убрал флягу в ящик стола.

— Вот так, товарищ Буцанов, — произнес Семенов вслух и опрокинул стакан.

Недавние утомительные процедуры, когда его трижды укладывали в эту жутковатую капсулу, после которой все тело наливалось густой ноющей болью, в одном, как он заметил, точно пошло на пользу: он снова стал с удовольствием выпивать и хмелеть от спиртного.

Комэск прикрыл глаза, смакуя, как горилка нежно и горячо разливается по жилам — и потянулся за второй. Он всегда выпивал эту вторую — частенько вспоминая, как смешно, по-гимназистки, морщил нос Буцанов, глотая крепчайший самогон.

— Вот так, — повторил он. — И непонятно, что дальше.

День был, как обычно, наполнен телефонной болтовней — ответственные товарищи обещали ему помочь с открытием казачьего кадетского корпуса, открыть финансирование и выполнить любые другие просьбы уважаемого героя. Но слова так и оставались словами: на деле все пробуксовывалось и отодвигалось.

Ближе к вечеру заглянул Григорий Степанович — тот лысый крепыш, который занимал, вроде бы, должность завхоза, но ни внешне, ни по исполняемым функциям на завхоза похож не был, к тому же носил странное прозвище Молчун. Ни в прошлой, ни в нынешней жизни, Семенов не встречал завхозов с прозвищами и такими ухватками.

— Зашел поздороваться.

Они обменялись рукопожатиями.

— Как съездил?

— Да вы и так все знаете, — сказал комэск. — Небось, каждый шаг отследили.

— Работа такая, — кивнул Молчун. — Доволен поездкой?

— Чем? — мрачно глянул комэск. — Враньем вашим? Бедных нет, все богатые… А оказывается, как была беднота, так и есть!

— Да нет, — не очень уверенно возразил Молчун. — С голоду никто не пухнет, дети в школах учатся, бедные мотоциклы покупают, машины… Но расслоение есть, это ты верно заметил.

Семенов только рукой махнул и ничего не сказал. Потянулась неловкая пауза.

— Нальешь, что ли? — нарушил ее Молчун.

— Налью. Как своего брата-бойца обделить?

— Ты к чему это?

Семенов разлил.

— А к тому, что никакой ты не завхоз. Ты боец, рубака, воевать привык, кровь лить свою и чужую. Хотя думаю, признаваться тебе в этом нельзя.

Молчун замешкался с ответом.

— Просто мы из разных времен.

Они посмотрели друг другу в глаза. Молчун был уверен, что Семенов понял всё то, что он вложил в эту незамысловатую короткую фразу.

Выпили.

Комэск показал глазами: по второй?

— Нет, — покачал головой Молчун. — Это уже будет не выпивка, а пьянка!

* * *

Ирумов позвонил на другой день, закричал шумно и радостно:

— Иван Мокич! Как здорово, что я вас слышу! Иван Мокич, не стану вокруг да около — мы ведь оба, можно сказать, деловые люди, потому что люди дела… — он хмыкнул собственному каламбуру, помолчал, тщетно дожидаясь реакции комэска. Не дождавшись, продолжил:

— Есть интересное во всех отношениях предложение. В офисе о нем лучше не говорить.

Комэск пожал плечами.

— Да мне все равно — где о чем говорить… Был бы толк!

— Прекрасно, — Ирумов, казалось, был счастлив это узнать. — Давайте через час в парке напротив вашего фонда, там спокойно и лавочки есть.

— Хорошо, — нехотя бросил комэск.

Через час он встал и молча вышел из кабинета.

Телохранители, бросившиеся следом по коридору, торопливо передавали по миниатюрным рациям: «Третий лифт… на выход». Обычно Семенов, проходя мимо, предупреждал — выйдем, дескать, на улицу, пойдем или поедем туда-то. Но сейчас промолчал — не то настроение. В результате долгих настойчивых усилий удалось добиться от охраны, чтобы сопровождение осуществлялось издалека, чтобы не мельтешили под ногами и не дышали в затылок. Работу это им, конечно, усложнило — зато комэск перестал чувствовать себя каким-то задрипанным «вольным атаманом», опасающимся шаг ступить по селу без вооруженной свиты.