Камеры нацеливались на комэска, выведя его крупным планом. Заметив себя на развешанных в студии широченных мониторах, Семенов то и дело вскидывал на них взгляд, не в силах представить — какое чудо разносит его изображение на такие же экраны по всей стране.

— И знаменитый профессор Воробьёв, — ведущий двинулся в сторону противоположного барьера, камеры взяли крупным планом — основательно облысевшего полного человека лет пятидесяти, который стоял с гордо поднятой головой, важный и значительный, как монумент. За ним сидела разношерстная публика, любящая сенсации и отличающаяся таким обязательным качеством, как «оручесть» — этот термин придумал сам Салтыков.

— Профессор уже разоблачил — мы помним эти сенсационные скандальные эфиры — убийства царской охранкой Пушкина и Лермонтова, убийства сотрудниками ОГПУ Есенина и Маяковского. И даже поставил точку в версиях об убийстве президента Кеннеди. Всё-таки ЦРУ? — обратился Салтыков к профессору, иронически понижая голос.

— Таковы факты, — развёл тот руками. — А против фактов, как известно, не попрешь!

Сидевшие за комэском представитель КПРФ и молодой писатель переговаривались приглушёнными голосами.

— Что же у него припасено? Я так и не смог выяснить.

— Да что угодно может быть, Воробьев тем и знаменит, что всеяден. Но опять затеет какую-нибудь провокацию.

— Что ж, надеюсь, и сегодня вы нас порадуете новыми сенсационными разоблачениями! — с этими словами Салтыков неторопливо двинулся вдоль зрительских рядов. — Эскадрон Семенова назывался «Беспощадный», сам он объяснял это беспощадностью к самому себе. Что вы скажете на это, профессор?

Воробьёв переступил с ноги на ногу, как застоявшийся конь.

— Беспощадность того времени была действительно всеобъемлющей, она действительно не различала друзей и врагов, но я бы не стал этим хвастаться! — профессор говорил самозабвенно, страстно, спеша и захлебываясь слюной, как будто после долгого голодания добрался до вкусной еды. В некотором смысле так оно и было.

— Головы летели направо и налево и далеко не всегда это были головы виновных! Репрессии часто обрушивались на верных красных командиров, которые видели дальше линии партии. Это было просто — объявил предателем, и в расход!

Воробьёв выдержал небольшую паузу и, хлёстким жестом выбросив руку в сторону Семенова, спросил его с лёгкой ехидцей в голосе:

— Известны ли вам такие случаи, товарищ комэск?

Комэск в ответ лишь пожал плечами. Он собрался было что-то ответить, но вырвавшийся на оперативный простор Воробьёв поспешил развить наступление.

— А дело Клюквина?! — выкрикнул он эффектно, как бы нанося сокрушительный удар. — Неужели вы его тоже забыли?

На мониторах появилось отреставрированное фото: узкое лицо, глубоко посаженные глаза, тонкий прямой нос. Да это он, Клюквин!

Семенов удивленно вскинул брови.

— Что за хренотень?

— Самый эффективный командир РККА! — объявил тем временем профессор Воробьёв. — В тактике боя, в умении побеждать не числом, а умением ему не было равных. Популярность в войсках такая, что краскома Клюквина боялись и Ленин, и Троцкий. Поэтому был состряпан ложный донос, эскадрон заманили в ловушку, Клюквин был предательски убит, а его эскадрон расформирован и расстрелян! А руководил этой провокацией комэск Семенов! Да-да, никто иной, как Семенов, столь внезапно осчастлививший нас своим возвращением, герой Гражданской!

В студии грянул хор возмущенных голосов. Команда Воробьева, отшлифовавшая навыки шельмования оппонента в эфире, загудела, затопала ногами, кто-то крикнул: «Позор!»

Ведущий стоял, не вмешиваясь: скандал был коньком его передачи, поднимавшей ее рейтинг.

«Оручие» болельщики привычно надрывали глотки:

— Такие, как Семенов, обескровили страну!

— Репрессии выкосили лучших красных командиров!

— Вам бы хоть завтра учредить революционные тройки!

Молодой литератор попытался защищать своего представителя.

— Что за бездоказательное обвинение? — крикнул он. — Где факты? Вы работаете на уровне бульварных листков!

— Чья бы корова мычала, — парировал историк-разоблачитель. — Или мне рассказать, по чьему заказу написан ваш последний роман о Беломорканале?! Или рассказать, кто пишет о подвигах Белой Гвардии под псевдонимом Олег Стерн?!

Воробьев явно хорошо подготовился к схватке: литератор выкрикнул в ответ что-то неразборчивое и умолк.

Семенов одним рывком перемахнул через барьер и, придерживая шашку у бедра, спокойным размеренным шагом двинулся вперед, через открытое пространство. Когда комэск уже вышел на середину студии, первым опомнился Салтыков. Семенов двигался к противоположной трибуне, выцеливая мрачным холодным взглядом Воробьева. Шаг его был упруг, намерения очевидны. Салтыков подскочил к комэску, когда до историка-разоблачителя оставалось несколько шагов.

— Вернитесь на место! — кричал он, выбрасывая в сторону Семенова руку и пытаясь ухватить за плечо. — Вернитесь на своё место!

Молчун уже пробирался к центру событий, он знал, что сейчас последует и понял, что не успевает.

— Иван, не надо!

На помощь Салтыкову из-за кулис выбегали охранники телестудии. Но и они опоздали.

Удар пришёлся телеведущему точно в челюсть. Широко разбрасывая руки — однако не выпустив при этом микрофон, Салтыков с гулким звуком неживого предмета опрокинулся на спину и так и остался лежать — он был в глубоком нокауте. Стоявший в студии гвалт оборвался, чтобы через секунду вернуться многоголосым вздохом изумления.

— А ну-ка, поди сюда, буржуйское отродье, — с этими словами Семенов ухватил Воробьева за руку и со всей силы дёрнул на себя.

Профессор взвыл.

— Больно! — закричал он, перегнувшись животом через барьер. — Рука! Кость сломаешь!

Его «оручие» болельщики молчали и даже моральной поддержки не оказывали.

Рывком перебросив кричащего оппонента на пол, комэск отступил на шаг и потянулся к шашке.

— Провокатор хренов, товарища Ленина приплел! В Гражданскую с такими разговор был короткий. Из бандита и мародера делать лучшего командира РККА?! Ну, сука, получай, что заработал…

Клинок вылетел из ножен, охранники попятились. Но сзади уже подбегал Молчун. Обхватил комэска поперёк, плотно прижал его локти к телу.

— Спокойно, Иван, — выдавил сдавленным голосом прямо в ухо комэску. — Спокойно. Всё. Хватит.

На площадку выбежал возбужденный и возмущенный телевизионный люд.

— Вызовите полицию! Мы так этого не оставим! Это же бандитизм!

— Ничего особенного! — внушительно сказал Молчун. — У вас на каждой передаче морду кому-то бьют! Вот и ведущему обломилось…

— Он мне руку сломал! — кричал сзади Воробьев.