Например, размер изображения — объективный факт, но значение этого размера — факт психологический. «Никакой миниатюрный портрет, — говорил Шахтель, — не трогает нас с той же силой, глубиной и неподдельной человечностью», как портрет среднего размера, написанный великим художником. Чтобы добиться этого, портрет должен иметь человеческий масштаб — необязательно в буквальном смысле полноразмерный, но «тот масштаб, где он может обратиться к полному спектру человеческих чувств и получить ответ». Так же и работоспособность чернильных пятен, хотя они и не были портретами, зависела от размера карточек, — одна из причин, по которым групповой тест Роршаха, представленный в виде слайд-шоу, менее эффективен, чем оригинальный.

Как Шахтель, так и Арнхейм, который позднее в своей карьере написал книгу о балансе и симметрии, «Сила центра» (англ. The Power of the Center), демонстрировали, как открытия, сделанные в науке восприятия со времен Роршаха, подтвердили его точку зрения о том, что горизонтальная симметрия имеет решающее значение. Вертикальная симметрия, к примеру, менее значима: кажется, что большинство объектов меняют форму, когда мы рассматриваем их вверх ногами, но не когда мы смотрим на их зеркальное отображение. Взрослые рефлекторно поворачивают перевернутые изображения правой стороной вверх, но дети — нет. Они еще не научились ориентации в пространстве, еще не знают, что вертикаль отличается от горизонтали. Ряд одинаковых кругов в горизонтальном кольце выглядят одинаковыми по размеру, а в вертикальном — нет. Это одна из причин, по которым луна кажется больше, когда находится ниже в небе. Но этой разницы не существует для обезьян, которые перемещаются в пространстве как горизонтально, так и вертикально, а также для детей, которые еще не научились стоять на двух ногах. Это не законы геометрии, это законы человеческой психологии.

Только в ретроспективе становится заметно, что Шахтель, Арнхейм, Блейлер и Элленбергер, с их углубленными размышлениями о характере теста и жизни его создателя, выделяются среди кипарисовых колен, настольных игр и объявлений, рекламирующих духи. В то время чернильные пятна просто использовались большим количеством способов в большом количестве отраслей.

Одно из этих применений в Германии сразу после окончания Второй мировой войны имело самоочевидную важность. Но оно хранилось в секрете в течение двадцати лет, — это поднимало слишком много вопросов, с которыми послевоенный мир, продолжавший бороться с ужасами холокоста, еще не был готов столкнуться. Еще один тест Роршаха, проведенный в Иерусалиме в 1961 году, в один из определяющих моментов истории века, наконец-то вывел эти вопросы на свет.

К 1945 году слово «нацист», обозначавшее члена Национал-социалистической немецкой рабочей партии, стало известно всему миру как определение хладнокровного садиста и чудовища, стоящего за гранью человечности. Было убито шесть миллионов евреев. Как мог кто-либо из нацистов не знать об этом? В мире возникло огромное стремление устроить глобальный процесс против нацизма, с обвиняемыми, виновными и приговоренными к смерти, но для этого не было правовой основы. Истина заключалась в том, что не все инициаторы и исполнители холокоста были членами нацистской партии, и наоборот — не все ее участники были причастны к геноциду. Было невозможно, логически и принципиально, осуждать каждого члена партии как военного преступника. Зверства были беспрецедентными в человеческой истории, но по этой самой причине было неясно, по каким законам нужно судить эти преступления.

Юридические вопросы разрешились путем переговоров между союзниками, приведших к изданию специального указа. Был создан международный военный трибунал. Обвинения в «преступлениях против человечества» впервые были выдвинуты на начавшемся в 1945 году Нюрнбергском процессе. В качестве первой группы подсудимых были выбраны двадцать четыре видных нациста. Но моральные затруднения все еще оставались. Подсудимые утверждали, что они следовали законам своей страны, что в данном случае означало выполнять все, чего желал Гитлер. Правомерно ли привлекать людей к ответственности на основании более высокого закона, общего для всего человечества? Насколько глубока культурная относительность? И если бы эти нацисты действительно были невменяемыми психопатами, не значило ли бы это, что они не могут предстать перед судом или вовсе невиновны? Один из нюрнбергских обвиняемых, Юлиус Штрейхер, был жестоким антисемитом, извращенным в столь неприличной степени, что в 1939 году он был отстранен от государственных обязанностей и помещен под домашний арест самим Гитлером. В какой степени он ответствен за военные преступления?

Заключенных содержали поодиночке на первом этаже трехэтажного тюремного блока с камерами по обеим сторонам широкого коридора. Каждая камера — размером девять на тринадцать футов, с деревянной дверью толщиной в несколько дюймов, высоким окном во двор, стальной кроватью и унитазом без сидения и крышки, расположенным таким образом, чтобы охрана могла видеть ноги сидящего на нем заключенного. Личные вещи заключенных лежали на полу. Пятнадцатидюймовая панель в середине двери камеры всегда была открыта, образуя внутри камеры полку, на которую ставили еду. Сквозь это отверстие охранники, по одному на каждого узника, могли постоянно следить за обитателями камер. Там всегда горел свет, — ночью его приглушали, но он все еще оставался достаточно ярким, чтобы можно было читать, — а голова и руки узника всегда должны были находиться в зоне видимости охраны. За исключением суровых замечаний в случае, когда нарушались какие-либо правила, охранники никогда не разговаривали с заключенными, как и надзиратели, которые приносили им пищу. Раз в день узников выводили на пятнадцатиминутную прогулку, каждого по отдельности, а душ им позволяли принимать раз в неделю под надзором. До четырех раз в день, выведя заключенного, каждую камеру обыскивали — столь тщательно, что требовалось четыре часа, чтобы привести ее в прежнее состояние.

Узники Нюрнберга получали медицинское обслуживание, чтобы оставаться здоровыми во время процесса. Медики вылечили Германа Геринга от морфиновой зависимости, частично восстановили работоспособность руки Ганса Франка после того, как он вскрыл вены, пытаясь покончить с собой, помогли уменьшить боли в спине у Альфреда Йодля и невралгию у Йоахима фон Риббентропа. Там были зубные врачи и военные священники — католик и протестант, — а также тюремный психиатр. То был не кто иной, как Дуглас Келли, соавтор книги Бруно Клопфера 1942 года «Техника Роршаха».

Келли был одним из первых членов Института Роршаха, завербовавшихся на фронт после Перл-Харбора, а к 1944 году он был главным психиатром европейского театра военных действий. В 1945 году он находился в Нюрнберге, а его задачей было помочь установить, являются ли обвиняемые в достаточной степени психически вменяемыми, чтобы предстать перед судом. Он наблюдал за ними в течение пяти месяцев, каждый день делая обходы и подолгу разговаривая с ними, порой просиживая на краю кровати кого-то из заключенных до трех-четырех часов. Нацисты, одинокие и скучающие, охотно разговаривали с ним. Келли говорил, что у него никогда не было такой группы пациентов, которых настолько легко разговорить. «В дополнение к тщательным медицинским и психиатрическим осмотрам я подверг этих людей серии психологических тестов, — писал Келли. — Самой важной из использованных техник был тест Роршаха, хорошо известный и широко применяемый метод исследования личности».